.
Казармы дивизиона занимали место в центральной части города, и строения принадлежали городу, который и нес заботы о них. Когда-то здесь был выстроен барский особняк в стиле ампир, с колоннадой в центре. Этот особняк, весьма импозантный и в мое время, был приспособлен под квартиры офицеров дивизиона, и из них наибольшая, во втором этаже, принадлежала командиру дивизиона, полковнику Фелицыну, бывшему офицеру лейб-гвардии Конного полка, занявшему эту должность, очевидно, после того, как его денежные средства не позволили ему продолжать службу в этом привилегированном блестящем гвардейском полку.
В небольшой квартире первого этажа помещалось очень скромное Офицерское собрание дивизиона. Дежурный по дивизиону офицер должен был находиться в нем, но на практике преспокойно сидел в своей квартире, если она находилась при дивизионе. Почти все офицеры имели казенные квартиры, в особенности семейные, а таковых было большинство.
В положении «прикомандированного» к дивизиону офицера, продолжая носить форму своего полка, я пробыл с небольшим год. Зачисление в списки
мемуарах
офицеров дивизиона зависело от освобождения вакансии, т.е. от убыли по какой-либо причине одного из оф церов. Так как такие убыли происходили нечасто, то в положении прикомандированного можно было пробыть значительное время. Мне, вероя но сравнительно повезло! Уволен был по возрасту и, кажется, за обшей непригодностью один из престарелых офицеров дивизиона. Таким обра ом, в 1899 году приказом по Отдельному корпусу жандармов я был официально переведен в корпус с зачислением в списки офицерских чинов Московского жандармского дивизиона. Это событие превратило меня внешне в подлинного по виду жандармского офицера. Тогдашняя форма жандармского офицера почти ничем не отличалась от формы, установленной в драгунских кавалерийских полках нашей армии; исключением был темно-синий цвет мундира и сюртука и небольшой сул-тан-шишак из белого конского волоса на парадной барашковой шапке. Полная перемена формы и покупка седла несколько нарушили мой скромный бюджет.
Я упомянул, что с переменой формы я превратился «внешне» в жандармского офицера. И это совершенно верно определяет мое служебное положение, потому что вся служба в жандармском дивизионе почти не имела отношения к той деятельности, которая обычно связывалась в представлении общества со службой в Отдельном корпусе жандармов, т.е. со службой, предназначенной к ограждению существовавшего государственного и общественного строя от злонамеренных покушений на него со стороны революционных организаций. Впрочем, участие чинов дивизиона в поддержании порядка на улицах в случаях враждебных правительству демонстраций (во время моей службы в дивизионе весьма немногочисленных и редких) до известной степени как бы вводило нас, чинов дивизиона, в общежандармскую работу, если только она не могла бы быть более справедливо причислена к общеполицейской, а не специфически жандармской.
