Да, ее отчим мертв. Похоже на то, что он сломал себе шею. И это она виновата в его смерти. Кей выпрямилась, сжимая злосчастную биту. Мысли быстрым вихрем пронеслись в голове. Теперь — она убийца. Убийца своего отчима. И ее посадят в тюрьму. Лучшие свои годы она проведет в тюрьме, потому что она убила человека. И до конца своей жизни, наверное, она будет помнить мертвое лицо Риверса, и эту тишину в доме, и эти скрипучие ступени, и косые лучи солнца, падающие в коридор из кухонного окна.
Мысль о том, что она убила человека, пугала ее. А мысли о тюрьме вызывали ужас. И она будет так далеко от Тома. Долгие годы она не сможет видеть его и заботиться о нем.
Что же она наделала? Почему, почему все так получилось? Кей, наконец, выпустила биту из рук, но тут же подумала, что на бите остались отпечатки пальцев, и схватила ее опять. Хотя это глупо, конечно, не собирается же она скрываться от полиции.
Странную тишину в доме нарушил голос мальчика:
— Почему он не встает?
Кей неловко, как-то через плечо обернулась, словно боясь сдвинуться с места. Том стоял в кухонном проеме, взъерошенный и испуганный. Она смотрела на него и не могла заставить себя произнести слова о смерти. Они застряли где-то в горле, сковали язык и наполнили жаром грудь. Смерть — это навсегда. Бесповоротно. Навечно…
— Почему он не встает? — опять спросил мальчик.
— Наверное… Наверное он потерял сознание, — она произнесла это каким-то чужим, прерывающимся голосом.
Том, не отводя глаз от тела отчима, поежился. Лицо мальчика казалось застывшим, потухшим — неподвижные стрелки ресниц и две бороздки от слез на щеках.
— Тогда идем отсюда? — тихо произнес он.
Кей аккуратно поставила биту у лестницы и со вздохом сказала:
— Да, пойдем.
Свой рюкзак с молоком и печеньем Кей оставляла на кухне. Том принес его, и они вместе покинули этот дом.
Кей тщательно прикрыла дверь и, спускаясь с веранды, взяла Тома за руку. Ладошка его оказалась мягкой и теплой.
Постепенно к ней вернулось здравомыслие. Конечно, она попадет в тюрьму. И вся ее жизнь будет непоправимо испорчена. И, может быть, жизнь Тома тоже. Она посмотрела на его золотистую макушку, такую милую и родную и тяжелая горечь заполнила ее душу. И все из-за этого пьяного выродка…
И ей казалось, что нет никакого выхода, никакого просвета.
Отойдя немного от дома, Кей присела на корточки и повернула Тома лицом к себе.
— Знаешь, Том, я должна тебе кое-что сказать. Ты ведь не испугаешься, правда?
