Стихотворения | страница 11




Он тянул ее в свой фургон, как пантеру в клеть.

Ахилл ощущал, как гордость его по капле

уходит из жил. Он больше не мог смотреть


в ту сторону. Крупные слезы падали

из глаз его. В дверцах мелькнул ее локоток.

Фургон отошел. Ахилл поднял плод, упавший в песок.




***


Она распрямила плечи

и кинула взор, который меня потряс,

как ни одна фигура английской речи…


Ее находили непредсказуемой, а подчас

и злой на язык. В рестораны ее не брали.

Она продавала бусы, платки, монисто,


переплетала бисером косы туристок,

а потом выбирала какой-нибудь угол тихий

вдали от женщин, бранившихся, как дроздихи,


за место на площади… У хижин, где манекены

красуются в пестрых саронгах и цельнокроеных

блузках, порхала моя Елена.


Витрины кокосовых масок, коралловых алых серег

отражались в волнах спокойных,

но взгляд Елены оценивал и стерег.


Холодной, нечеловеческой силой

она, как пантера, меня влекла.

О, как я тогда понимал Ахилла!


Собрав всю храбрость, какая во мне была,

я подошел к прилавку — как тот охотник,

который крадется к пантере шелковой,


уснувшей на ветке. Сказать ей, что я охотник

до карнавалов? Или купил бы шелковый

женский наряд? Но ее загадочный взгляд


выразил скуку. С минуту она постояла,

потом зевнула, еще улыбнулась вяло —

и пропала за спинами манекенов.


Точь-в-точь как кошка: устало зевнет — и прыг!

Мне показалось, что там, где была Елена,

воздух, порванный эхом, дрожит, как тростник.




ОТ ПЕРЕВОДЧИКА


“Омерос” — книга о Гомере и о море. Орфоэпическая доминанта Гомерова имени “мер” означает на антильском наречии “мать” и “море”. “Возлюбленная нежная матерь!” — обращался к морю Элджернон Суинберн, и цинизм Джойсова Быка Маллигана не свел на нет возвышенной патетики этого обращения. Между прочим, ведь и по-русски Гомер и море, по существу, анаграммы друг друга, о чем напоминают стихи Мандельштама:

И море, и Гомер — все движется любовью.

Гомером и морем книга Уолкотта проаллитерирована насквозь — вплоть до сцен африканского сражения второй мировой войны, где “омер” сквозит в именах Монтгомери и Роммеля.

Разговор с художницей-гречанкой о Гомере, красота звучания исконного имени поэта — Умерос, благородное очарование собеседницы — все это рождает напор ассоциаций и идей, которым суждено развиться в большое эпическое произведение. Одна из линий сюжета — война двух рыбаков Ахилла и Гектора за честь и любовь чернокожей красавицы служанки, тринидадской Елены.

Где-то на середине чтения вдруг выясняется, что о черной Елене повествует тот, кому она служит, — фермер-свиновод, ирландский эмигрант майор Планкетт. Он же представляет на островной конкурс эссе свою работу, явно ницшеанский подтекст которой подчеркивает наивную провинциальность отставного майора: