Мануэллита хохотала от удовольствия и, так как ее по-прежнему мучила жажда, время от времени наведывалась в дом, чтобы отхлебнуть еще вина. Возвращаясь во двор, она держалась за стенку, чтобы не упасть.
Был теплый прозрачный полдень. У стены, окружающей двор, цвел боярышник, а со ступенек часовни захмелевшей Мануэллите были видны далекие горы: синие и зеленые, они переливались, как муар ее подвенечного платья, которое так и осталось висеть в шкафу, с тех пор как его привезли из Сассари.
Но почему же воспоминание о платье и обо всем, что с ним связано, перестало быть для нее мучительным? Перед нею как будто распахнулась дверь, за порогом которой все становилось прекрасным и легким. Она просидела на ступеньках до самого заката. Потом приятная сонливость охватила ее, и, выронив из рук камешки, Мануэллита уснула.
И теперь Мануэллите уже не хотелось умирать. Она нашла средство, которое — пусть временно — все же облегчало ее страдание, и она прибегала к нему ежедневно. По утрам, когда приходила кормилица помочь Мануэллите по хозяйству, а пастухи и арендаторы приносили плату за пастбище, ей бывало трудно — особенно в первое время, но она помнила наставление матери: «Не показывай своих слабостей», — и крепилась. Зато после полудня, когда она оставалась одна, начиналась ее волшебная жизнь. Прислонившись спиной к запертой дверце часовни, Мануэллита грелась на солнце, играла в свои камешки, любовалась горами, окутанными розовой весенней дымкой, и то и дело вставала, чтобы выпить вина.
Но время от времени сквозь блаженное забытье она слышала чей-то далекий призывный голос. А иногда у нее появлялось мучительное ощущение, будто она забыла о чем-то важном. Ах да, письмо! И она шла в комнату, брала белый листок, перечитывала его и вздрагивала от радости, дойдя до слов: «Может быть, позднее... Может, потом я освобожусь...»
Но однажды кормилица сказала ей, что в местной газетке было сообщение о браке претора, теперь уже судьи, с девушкой из его городка. Известие это не очень огорчило донну Мануэллиту, но письма она больше уже не перечитывала.
Прошло четыре года. Мануэллита выиграла дело о часовенке, но открывать ее не хотела. Она считала это место проклятым: ведь претор познакомился с ней именно здесь, во время судебного осмотра часовни, и здесь-то он узнал, что она самая богатая наследница в деревне...
Однажды утром к ней пришли пастухи арендовать пастбище, один из них был как раз из тех мест, где жил ее бывший жених. Кормилица спросила:
