Сборщик вереска медленно продвигался вперед, то и дело останавливаясь, чтобы срезать лучшие пучки. По мере того как он приближался, до студента все явственнее доносились не то стоны, не то приглушенный кашель, который клокотал в груди старика.
Должно быть, у дядюшки Паскаля был жар, и он бредил, потому что, когда он поравнялся со студентом и остановился возле ограды виноградника, Ликсия услышал сбивчивую, бессвязную речь.
— Мария Анника, — говорил старик тоном легкого упрека, — зачем ты это сделала? Разве ты не знала, что он богач? Постой-ка вот тут, стой. А где мешок? Ох, что же мне делать? Святой Франциск милосердный! Паскаледду, заступник, не мучь меня так!
— Дядюшка Паскаль! — окликнул его студент.
Старик, который нагнулся, чтобы срезать пучок вереска, резко выпрямился, будто пробудившись ото сна, и поднес руку к ввалившимся глазам.
— Кто ты, душа из чистилища?..
— А вы разве не видите? Я не из чистилища, я из ада.
— А-а, ты сын Баторе Ликсия! Да благословит тебя бог, сынок! Знаешь, я почти ничего не вижу. Ты вот мне, например, кажешься облаком.
— Что вы тут делаете, дядюшка Паскаль?
— Вереск собираю. А ты уж теперь, наверно, кончил учение, да? — почтительно спросил старик.
— Да нет еще. А на что вам вереск?
Старик застонал и судорожно закашлялся. Отвечал он с трудом, но в его голосе звучали смирение и страх.
— Вереск я отношу в Нуоро на продажу.
— Каждый день?
— Нет, что ты. Прежде, когда мне было лет двадцать — тридцать и когда сил у меня было много, тогда я ходил в город каждый день, а теперь...
И он махнул рукой куда-то вдаль, как будто именно там и остались те давно ушедшие годы.
— Сколько вам лет, дядюшка Паскаль?
— Восемьдесят... нет, шестьдесят девять... погоди... больше...
— Семьдесят девять?
— Вот-вот. Через год будет девяносто.
— Ну, неважно, — одним словом, к сотне вы ближе, чем к двадцати. Правда? И вы всегда были сборщиком вереска?
— Да. А скажи, это правда, что ты служил при дворе короля?
— Нет еще, дядя Паска, может, потом... А вы с кем живете? Вам, кажется, нездоровится?
— Да, я болен, очень болен, сынок. Проклятый кашель... Кажется, будто в груди и горле у меня ходит пила и все пилит, пилит... А ведь я знал твоего отца... Добрый был человек... Ох, опять этот кашель!
— Но почему вы не лечитесь, дядюшка Паскаль? — спросил Ликсия со смешанным чувством жалости и отвращения.
— Чем лечиться-то? Пробовал я носить образок святого Паскаля, пил отвар царской свечи и прикладывал припарки из льняного семени... Чего я только не пробовал! А правду сказать, знаешь, в чем моя болезнь? Это просто смерть моя подходит, вот что!
