Старый пастух внезапно поднялся и сказал своему товарищу:
— Пойду-ка я. Дело есть.
И он двинулся в путь. Он шел под дымчато-синим небом через серебристо-черные луга, еще озаренные ясным закатным светом. Двойственное чувство вело старика: любовь к хозяйке и ненависть к ее коварному слуге. Но было в этом чувстве еще что-то, чего он никак не мог понять, какое-то странное недомогание, похожее на то, что он испытал однажды после укуса змеи. Сумрачные тени, которые плыли в этот осенний вечер над пустынными тихими пастбищами, упали на его душу, накрыв ее своим мрачным крылом.
Дохнул вдруг холодный северный ветер, и луна померкла. Все вокруг погрузилось во мрак. Только далеко на горизонте, на высоком холме, виднелось несколько светящихся точек.
Старик прибавил шагу. Он шел с трудом, сгибаясь под бременем усталости и своих подозрений, как в те дни, когда тянул за собой на поводу больную или упрямую скотину.
Наконец он подошел к знакомому двору. За изгородью из кактусов чернел неосвещенный дом. Лишь над низкой крышей кухни разливался бледно-желтый свет. Старик снял башмаки, закатал повыше гетры и вскарабкался по столбу, поддерживающему дровяной сарай. Таким способом ему частенько приходилось лазить па деревья, чтобы нарезать листьев для скотины.
Яростно носился ветер, разгоняя дым, поднимавшийся из очага. Эта ночь была создана для любовников и воров, и старик, как заправский вор, полз по крыше, пока не добрался до отверстия над очагом.
Прямо под собой, сквозь густую завесу дыма, он увидел багровое пятно пламени, а у очага молодого слугу и хозяйку. Словно королева у подножья трона, сидела она на скамеечке перед высоким креслом, на котором мирно, как пара любящих супругов, покоились веретено и кудель. Пристально глядя на женщину своими кошачьими глазами, молодой слуга, посмеиваясь, пересказывал ей на свой лад разговор со стариком.
— Старик взбесился, как дикий кабан... А я ему говорю: разве можно не влюбиться в эту женщину с первого взгляда? Как не полюбить ее за добродетель? Я плохо сделал, что сказал так, да?
— Ты не должен говорить обо мне, — сурово промолвила женщина. — Я запрещаю тебе...
— Не могу я не говорить о вас... Мысли о вас не дают мне покоя.
— Ах, проклятый болтун, чтоб тебе сдохнуть! — выругался на крыше старик, едва удерживаясь, чтобы не плюнуть на голову притворщика. Юноша тем временем продолжал:
— Я только о вас и думаю, иной раз, чтобы завести о вас разговор, говорю о вас дурно. И радуюсь, когда другие начинают хвалить вас. Так и сегодня случилось. Вы можете прогнать меня, и я уйду куда глаза глядят, но всюду буду думать только о вас... А вы... вы... Что вы со мной теперь сделаете?
