Это меня-то вызывают? Чтобы я позволил к себе прикоснуться? Чтобы меня осматривали и щупали? Вот я сам тебя сейчас хорошенько пощупаю!
Тюремщик отступил:
— Эй, эй! Что вы делаете?
— Что хочу, то и делаю! Понятно тебе, голодранец паршивый? Убирайся отсюда, продажная душа! Я привык приказывать, а не подчиняться, и никому, даже самому дьяволу, не позволю к себе притронуться!
Тюремный смотритель вышел, потом вернулся и вызвал другого старика.
Но этот не пожелал даже подняться с места. Вскинув на тюремщика черные, молодо сверкавшие глаза, он только оскалился, как собака, которая собирается укусить, и жестом приказал ему отойти.
Так и не удалось их сфотографировать и измерить: строптивые старики не поддавались никаким уговорам. Кроме них, «необследованным» остался еще один заключенный — молодой вдовец, смешливый парень, большой шутник. Поначалу, не желая показаться трусливее стариков, он тоже отказался следовать за тюремщиком. Но потом вдруг закатился каким-то странным кудахтающим смехом и вышел из камеры.
Вернувшись, он весело сообщил своим товарищам:
— Ну, скажу вам, чего я только не наплел этому идиоту, который меряет носы. Сказал ему, что родители мои страдали падучей, а дед с ума спятил. Он был так доволен, словно я ему двух коров подарил!
Дни шли за днями. Стояла удушливая жара. Горячий ветер, проникавший в камеру сквозь решетку, приносил с собой запах горелого жнивья и леса, вызывая у этих людей, привыкших к борьбе с частыми летними пожарами, острые приступы тоски. Особенно волновался дядюшка Сальвадоре.
— Пожар в Серра, — говорил он, нюхая воздух. — Горят, видно, мои дубовые рощи! О, чтобы вы все там сгорели! — взрывался он в бессильной ярости, грозя кулаками в сторону решетки.
Когда возня с измерениями и фотографированием кончилась и заключенных оставили в покое, они снова затосковали. К счастью, в это время в камере появился еще один арестованный — стройный молодой священник, Обвиняемый в потворстве бандитам. Принесенные им новости вселили бодрость в приунывших узников.
Новости эти звучали неправдоподобно, но было в них что-то эпическое, как в вестях с поля брани. По всей округе Нуоро было объявлено осадное положение. Солдаты наводнили города, деревни, поселки. Во всем домах царил страх. Бандиты, оттесненные с гор и изгнанные из лесов Нуоро, укрылись в зарослях Моргольяи, где они находились под естественной защитой скал и непроходимых кустарников. Но солдаты их окружили, и началась настоящая осада,
