Последняя любовь президента | страница 99
– Ладно, готовь бумаги по обучению заключенных основам бизнеса, – говорю я и поднимаюсь из-за стола.
73
Киев. Март 1985 года.
Вот уже третий день как мой братец Дима живет в Пуще-Водице, в интернате для психбольных, на Первой линии. Напротив – пионерский лагерь «Рассвет». Сейчас там тишина и покой, облезлые спальные корпуса, одинокий сторож, сидящий на проходной и постоянно окликающий свою бестолковую собаку дворовой породы.
– Дружок! – верещит он каким-то не совсем мужским голосом. – Дружок, мать твою.
Видно, скучно сторожу.
А мы с мамой уже переходим дорогу, чтобы сесть на автобус тридцатого маршрута и вернуться в Киев.
Я знаю, что Димка сейчас провожает нас взглядом из-за забора. Когда мы уходили, у него в глазах блеснули слезы. Но, может, его слезы значат что-нибудь совсем другое. Он все-таки другой.
Мама ему рассказывала что-то, какую-то чепуху. Говорила, что поедет в командировку в Днепропетровск на какой-то завод. Спрашивала, что ему привезти. А он кивал. Лицо задумчивое, плечи приподняты, как будто он только что ими пожимал да так и оставил, словно хотел плечами до своих ушей достать.
– Так что тебе надо? – спрашивала мама.
Я так и хотел ответить вместо него: ничего мне не надо, мне хорошо именно потому, что мне ничего не надо!
Но она, мама, упрямая. И в конце концов она его как будто разбудила и добилась-таки внятного ответа.
– Халвы, – сказал он.
«При чем тут халва к Днепропетровску?» – подумал я.
А мама изобразила лицом приветливое удовольствие, закивала.
– Привезу! – пообещала и тут же обняла его, поцеловала трижды и напоследок еще сказала, чтобы он врачей слушался.
Вечером в окно лупил косой дождь. Непогода разыгралась не на шутку. Я сидел на своей кровати и представлял, какой с утра гололед на улице будет. А потом уставился на Димкину кровать, аккуратно застеленную и покрытую клетчатым серым пледом. Смотрел, и одолевала меня странная грусть. Казалось мне, что брата у меня больше нет. Был и умер. Жалость к нему во мне просыпалась. И самого себя почему-то тоже жалко было. А уже когда лег и снова не мог взгляда от его застеленной кровати оторвать, представилось мне, что оба мы щенки в собачьей будке. Только решил хозяин одного щенка, здорового, оставить. А того, что послабее был, понес хозяин к озеру. Топить.
74
Париж. Июль 2004 года.
– Вот эти! Бежевые! – показывает мне Светлана на изящные и удивительно дорогие туфли.
– Ты же свалишься с такого каблука! – говорю я, глядя на ее нескромный живот.