Я подхожу к «Академкниге» на улице Ленина. Именно здесь мы договорились встретиться с Мирой. Она позвонила утром и сказала, что нас пригласили в гости. Время для гостей странноватое. Пятнадцать ноль-ноль. Друзей Миры я не знаю, но, возможно, они тоже какие-нибудь странные, с «оперным» или другим уклоном.
Мира появляется вовремя. В руках – картонная коробочка. Наверное, подарок.
– Это здесь рядом, на Чкалова, – говорит она.
И мы идем вместе под руку. Тротуар уже очищен и от снега, и ото льда. Идти – одно удовольствие.
Вскоре мы поднимаемся на второй этаж старенького дореволюционного дома. Звоним в обшарпанные двери.
В коридоре праздником и не пахнет. Скорее наоборот. Пахнет нафталином, и под стенкой стоят большущие чемоданы. Некоторые перетянуты ремнями, чтобы не лопнули. Я вопросительно оборачиваюсь к Мире. Она показывает вперед, мол, проходи дальше.
А дальше – огромная комната. Из мебели – только стол и стулья. На обоях видны квадраты и прямоугольники от недавно снятых с гвоздей картин или фотографий. Стол накрыт, но в комнате никого. Зато откуда-то доносится приглушенный многоголосый разговор.
– А, они на кухне, – говорит Мира.
И уводит меня следующим коридором на просторную кухню. Тут меня ждет сюрприз в виде Мириной мамы, которая со мной так тепло здоровается, будто я уже ее зять. И стоящие у окна три женщины и двое стариков осматривают меня, словно проверяют: нет ли во мне какого-нибудь дефекта.
– Это Сережа, – представляет меня Мира.
Вскоре собравшиеся перестают мусолить меня взглядами и возвращаются к прерванному разговору. Потом появляются еще гости и среди них парень лет пятнадцати. Зовут Леня.
– Они меня из комсомола на собрании исключили! – возмущается он вслух. – Да я там в такой комсомол вступлю, в который никого из них и не пустят.
– Где там? – спрашиваю я его.
– В Израиле, – шепчет мне Мира. – Они в Израиль уезжают.
– Так при чем здесь праздник? – Я опять осматриваюсь по сторонам.
– Ну как же? Проводы, – поясняет мне Мира.
Наевшись курицы с чесноком и фаршированной селедки, мы с Мирой уходим. Надо все-таки провести ее домой, думаю я.
– А ты хочешь отсюда уехать? – спрашивает вдруг Мира.
– А кто меня выпустит? Я же не еврей.
– А если на еврейке женишься, то выпустят, – полушутливо говорит она и на ходу заглядывает мне в глаза.
И тут же поскальзывается, и я едва успеваю ее поймать за руку.
– Спасибо, – выдыхает она, выровнявшись. – Можем у меня посидеть. Мама там, у Лихтеров, еще часа три пробудет. Она с ними двадцать лет дружит.
