Я выхожу на Нижний Вал. Руки в карманах шубы из искусственного меха. На голове капюшон. Шнурки капюшона я так стянул под подбородком, что со стороны меня несложно принять за эскимоса. Лицо уменьшилось до размера крупного яблока, и глаза узкие.
Тут недалеко есть пункт приема макулатуры. Приемщиком там рыжий Сеня работает. Он и живет в соседнем доме, так что, когда напьется, жене тащить его приходится недалеко. Жена у него крепкая. На полголовы выше Сени и в два раза объемистее. Хотя толстой я бы ее не назвал. Скорее Сеню можно назвать худым.
Я вдыхаю морозный воздух, остановившись у знакомого проходного двора. Во дворе – Сенин приемный пункт. Пойти или не пойти? Повезет или не повезет?
С Сеней у меня что-то вроде лотереи. То есть для него это лишняя трешка, а для меня – лотерея. Я ему даю трешку, и он мне разрешает пару часов копаться в пачках макулатуры и брать себе все, что я посчитаю нужным. Ну а нужным я считаю то, что у меня купит букинист. Тут же, недалеко. На Константиновской. Бывает, конечно, такое, что я и без букиниста могу продать. Однажды нашел сразу два тома Александра Дюма! У меня их прямо из рук одна дамочка выхватила. За червонец.
Я вспоминаю про эти два тома и захожу в проходной двор.
Приемный пункт макулатуры ничем не отличается от обычного кирпичного мусорника. Хотя нет, отличается. Запах здесь попристойней. Пахнет только бумажной сыростью. Она раздражает только с непривычки.
Сеня сидит на стуле. Справа – старая тумбочка, на которой стоит пустой граненый стакан и недоеденный бутерброд с докторской колбасой. Прямо перед ним на бетонном полу массивные напольные весы синего цвета.
– О, привет! – говорит он, подняв на меня красноватые глаза. – Что, скучно без книг?
– Ага! У тебя два рубля сдачи будет?
Я показываю ему пятерку.
– Я счас разменяю. Тут рядом, у сапожника. Только ты смотри, чтоб без меня сюда никто!
Он поспешно уходит, зажав в руке мою пятерку.
Я заглядываю за тумбочку. Там стоит ополовиненная бутылка «Московской». Достаю, наливаю грамм пятьдесят в его стакан. Залпом загоняю водку в горло, и она несется туда, вниз, в мою замерзшую утробу, на ходу обогревая своим огнем голодные внутренности.
Теперь можно и за работу! Я заглядываю в забитое пачками макулатуры помещение. Кайф! Просто Эверест какой-то из журналов, газет и книг! Килиманджаро!
Через часик я, довольный, спускаюсь с макулатурной горы вниз, к напольным весам и повеселевшему Сене. Стакан на тумбочке полон, рядом нарезанная ливерная колбаса и две булочки по три копейки.
