– Да. – Коля Львович кивает и достает из папки еще одну бумажку. – Здесь по другому вопросу… но тоже по паспортам…
– Что там?
– В парламенте повальное приобретение немецких паспортов. Уже двадцать семь депутатов приобрели и используют для въезда в Европу паспорта Германии. Кстати, и Казимир тоже.
– А граждан Израиля у нас в парламенте сколько?
– Восемнадцать. Плюс три гражданина Панамы, два Коста-Рики, один – Венесуэлы.
– Ты давай думай, как с этим быть! – Я начинаю сердиться. – Стране нужны патриоты, а не крысы, готовые спрыгнуть на чужой берег в любой момент! Скажешь, чтобы Светлов ко мне зашел завтра. К часу.
– У вас в час обед с Майей Владимировной.
– У меня с ней обед? Ни хера! Перенеси встречу на завтрак и принеси мне этот чертов контракт, чтобы понять, как с ней разговаривать!
– Вы только не волнуйтесь, – пытается успокоить меня Коля Львович. – Я взял на себя смелость пригласить к вам одного специалиста.
– По веснушкам?
Коля Львович отрицательно мотает головой.
– По стрессам. Самый серьезный у нас. Лечит от стресса люксембургских банкиров.
– Это тех, что у нас работают?
– Да.
– Ладно. Пусть придет завтра с утра и ждет окончания завтрака. И смотри, чтоб к вечеру контракт лежал у меня на столе!
Коля Львович встает с унитаза. Отряхивает брюки. Словно думает, что у меня в ванной не очень чисто.
Я подхожу к окну. Вижу, что град прекратился.
Киев. Февраль 1985 года.
– Вот сейчас допью и прыгну на хер отсюда вниз! – говорит Гусейнов и перегибается через перила моста.
Я хватаю его за воротник короткого ратинового пальто и тяну назад. Здесь, на пешеходном мосту, сильный и колкий ветер. Еще пара порывов, и наша вторая бутылка «Московской» покатится разливаясь. Мы ее еще и до половины не допили.
– Как мне теперь отцу в глаза смотреть! – Гусейнов оборачивается ко мне. На лице – пьяное отчаяние.
– Да перестань ты! Ведь не посадили! Ну не будешь ты ментом!
– А кем я буду? Пистолет забрали! Форму я не отдам, но носить не могу!
– Поедешь к своим, в Дагестан, там носи сколько хочешь!
Мысль о том, что в Дагестане он сможет носить ментовскую форму, кажется, немного успокаивает его.
– Ты пойми, я же не мог по-другому! Ну представь, у тебя в обезьяннике сидит твой двоюродный дядя, а ты его сторожишь! Что он потом твоим родным скажет? Ты бы ведь тоже его отпустил!
Я отрицательно мотаю головой.
– Не отпустил бы? – удивляется он.
– Нет.
– А земляка?
– И земляка бы не отпустил!
Гусейнов тяжело вздыхает, нагибается за бутылкой и пьет из горлышка. Потом передает бутылку мне.
