А так мы оба, как ангелы, в белом. Раскладываем готовые продукты питания по тарелочкам, украшаем, следим за соблюдением порционности, делаем контрольные взвешивания котлеток и мясной нарезки. И при этом успеваем бросить себе в рот то колбаски, то сыра.
Время проходит быстро. Основной напряг – в обед. Комсомольские вожди – народ веселый, задорный. С аппетитом и деньгами у них проблем нет. Да и откуда этим проблемам взяться, если бутерброд с красной икрой стоит тридцать две копейки, а с черной – сорок три?
Вчера ко мне подходил один из вождей, Георгий Степанович, которого все называют Жорой. «Ты как, парень надежный?» – спросил он меня. Я кивнул. «Тогда голодным не останешься!» – усмехнулся он и, доверительно похлопав меня по плечу, ушел.
Вика тоже довольна, но у нее другой повод для радости. Под конец работы она потихоньку снимает с непроданных бутербродов сыр и колбасу, заворачивает их в салфетки и распихивает по отделениям своей объемистой женской сумочки. Она живет в общежитии, так что, видимо, и про свой завтрак думает, и о подругах не забывает. У меня такой нужды нет. После недели пребывания дома я опять поссорился с мамой. Надоело мне к Диме ездить. «Раз в месяц и не чаще!» – сказал я ей в ультимативной форме. «Когда у тебя будут дети, ты поймешь!» – затянула она свою волынку. «Не будет у меня детей, не беспокойся!» – ответил я и хлопнул дверью.
И теперь живу у Давида Исааковича. Хожу ему в аптеку за лекарством, жарю картошку на коммунальной кухне, где все соседи меня уже знают и шепчутся, что я дальний родственник старика, которого подселили свои, чтобы успеть прописать на жилплощади до того, как Давид Исаакович отдаст Богу душу.
Душа у него, у старика, точно есть. Так обрадовался, когда получил письмо от жены и Миры! На цветные поляроидные снимки насмотреться не мог. Вот Мира с мамой на фоне какого-то магазина, вот они возле фонтана, а сбоку классный автомобиль выглядывает.
– Ну вот, устроились! – облегченно вздыхает старик, поворачивая голову ко мне. – Не зря я на развод согласился. Теперь им хорошо.
– И нам хорошо, – поддакиваю я.
А сам наминаю пережаренную картошку. Она скрипит, трещит, хрустит на зубах, но все-таки поддается. А виноват сосед по коммуналке, по просьбе которого я отвлекся от сковороды, чтобы поменять в туалете его лампочку. Там, вверху, на стенке под потолком семь лампочек торчит – по количеству соседей. И вот надо было сначала все включить, чтобы понять, какая перегорела. А потом выкрутить ее и вставить новую. Пока все это делал, картошка моя ужарилась, потеряла привычную сочность. Но за доброту надо платить. Кто его знает, если б я отказал соседу, он мог бы мне в следующий раз в сковородку с картошкой какую-нибудь гадость подсыпать. Кухня-то общая, даже холодильники – и те общие. Три штуки на семерых соседей. Тут нужно все просчитывать, чтобы никто на тебя зуб не имел. Потому что соседский «зуб» может оказаться опаснее ножа.
