Он замолчал. По его запаху Н’йирра определил, что юноша не хочет дальше рассказывать о возможностях хманков. Частично потому, что стыдится говорить о слабости людей перед ними, частично — потому, что не хочет раскрывать слабости своего хманка-друга. Это были достойные чувства, и Н’йирра уважал их, но не настолько, чтобы остановить допрос. Им нужны были ответы. И Ацарши заговорила, помрачнев, суровая и твёрдая, как металл:
— Ты привёз на Тираи певчего хманка. Ты осмелился указать этот мир странной твари, обладающей могуществом, которого ты сам боишься. Что ты скажешь в своё оправдание?
Р’йенра вскинул голову, глаза его запылали. М’рхайра беззвучно фыркнул: ему вновь что-то показалось смешным.
— Не я привёз его! — звенящим от гнева голосом ответил Р’йенра. — И не я указал ему звезду! Это К’хирилл назвал нам координаты Тираи, а сам он узнал их не из архивов, но услышал во внешней бездне. Так певчий хманк может узнать скрытое, неведомое или преданное забвению.
— Что ещё он может?
Р’йенра мотнул головой.
— Разговаривать, прикасаясь разумом к разуму. Решать, что должно и не должно случиться. Знать наперёд ответы.
Повисло молчание. Н’йирра ждал. Запахи говорили ему, что М’рхайра чувствует лёгкую досаду и скуку, а сердца Р’йенры яростно бьются от волнения. «Хорошая пара, — отметил он. — Настолько разные и так естественно связанные. Подобные им в моё время побеждали в сражениях». Несмотря ни на что, в нём разгоралась приязнь к юношам.
Ацарши заговорила.
— Если так, — спокойно, раздумчиво сказала она, — этот хманк опасен и его надо убить.
4.
— Эрмеленда, — прошептал Кирилл, — Эрмеленда… такая красавица, такая хорошая…
Голос певчего, родившийся во внутренней бездне, чистым звуком пронизал бездну внешнюю.
Немыслимо далеко от планеты, названной Ррит Тираи, так далеко, что даже свет её солнца не достигал этой точки в пространстве, тридцатиметровая женщина-псевдоящер приподняла голову, прислушиваясь. Медлительно потянувшись, женщина встала. Её чудовищные когти пропахали борозды в дёрне. Эрмеленда вышла из тени скальной гряды, где дремала с полудня, и выбралась на открытое место. Она двигалась с изумительной грацией, перетекала из положения в положение легко и незаметно, будто призрак. Чёрная её шкура поблёскивала, как нефтяное пятно. Хотя ростом Эрмеленда превосходила даже земного бронтозавра, весила она не более шести тонн. Очертания её поджарого, элегантно выгнутого тела напоминали скорей о двуногой левретке, чем о ящерице.
