Во дворе София выгуливает свою собаку по имени Свинка. София, у которой всегда красные губы. София, которая однажды позвонила в мою дверь и попросила ненадолго сохранить в моей морозилке клубнику, так как ее собственная морозилка не работала. Десять литров клубники в бумажном пакете с ручками. Senga sengatis. Fragaria х ananassa. С тех пор как она принесла сюда ягоды, прошло уже несколько месяцев. Или лет. Но София о них не спрашивала. Клубника слаще рябины. Я представляю себе желе, морсы. Клубничное варенье в зеленых беседках.
Круглые головы одуванчиков.
Около полуночи из второго подъезда выходит мужчина. Он говорит по сотовому телефону, слышно даже здесь, но слов все равно не разобрать. Он смеется, идет нетвердым шагом. За ним выходит женщина, она несет пакет, полный вещей, и спящего ребенка. Ставит пакет на землю, свободной рукой счищает с лобового стекла иней. Головка ребенка расслабленно свешивается вниз. Пакет падает. Мужчина садится в машину, на сидение рядом с водительским, продолжает разговор. Смеется.
На другой стороне двора София наклоняется, чешет за ухом Свинку, которая прыгает, потявкивает и дрыгает коротенькими лапами. София смеется. Темные волосы разлетаются в стороны, красное пальто уже не застегивается.
Вскоре все возвращаются в дом, уезжают восвояси, уходят, исчезают.
Никого.
Кроме снега, теперь уже тающего, но все еще белого, журчащего у водостоков.
В самом темном углу двора из-под растаявшего снега виднеется лужайка.
Я приношу свечу и ставлю ее, поймав равновесие, на подоконник. Сажусь на диван. Надеваю шерстяные носки. Вращаю ручки приемника, пытаясь поймать канал. Чтобы что-нибудь звучало. Рождественские песни.
В окно светит солнце, уже день. В воздухе плывут пылинки, опускаются на пол, зигзагами. Шерстяные носки раздражают, дыхание тоже, несмотря на чистку зубов в обычном порядке накануне. Рождественская ель кажется меньше, чем прежде, но красные и зеленые стеклянные шары, правильно чередуясь, висят на своих местах.
Свеча догорела, лужайка обнажилась. Никаких следов, ни человеческих, ни звериных.
Повсюду тихо.
Я вскрываю обертку. Рождественский подарок. Это мыло, «Rose Camay». В «стокманновской» оберточной бумаге с золотистой розочкой. Я набираю ванну воды, может быть, напеваю и намыливаю себя до густой пены.
Список дел в городе, замершем в послерождественской тишине: купить в киоске газеты. Прочитать их тут же или присев на скамейку, в шапке и рукавицах.
