И как порой некое на первый взгляд совершенно постороннее событие меняет образ мыслей или настроение, так этот запах увядающих листьев, исходивший от волос Ами и наполнявший душный салон, пока я ехал домой, успокоил мои до предела натянутые нервы и позволил мне вообразить картину столь идиллическую и бессмысленную, что я вмиг сделался довольным и счастливым и, не будь поездка такой короткой, наверняка бы заснул прямо в автомобиле. Вернувшись домой, я рухнул на кровать и провел остаток дня в блаженно-идиотском настроении, с которым с трудом смог разделаться, чтобы вернуться к действительности и добраться до телефона, когда настала пора звонить Ами и договариваться о месте встречи. Ами ответила не сразу, и ее слова в первый момент показались мне столь абсурдными, что ей пришлось повторить фразу, чтобы я понял: она чувствует себя очень плохо и не может выйти из дома, а вместо этого просит меня прийти к ней и составить ей компанию.
— Мне так страшно. — Тут ее голос оборвался, и я догадался по знакомому щелчку, что она положила трубку, а может, чтобы усилить эффект и заставить меня беспокоиться о ее самочувствии, просто бездумно швырнула ее на рычаг, как она иногда поступала, нисколько не заботясь о впечатлении, которое могли произвести ее слова.
В первый миг я было разозлился из-за того, что поход в кинематограф, который теперь казался мне чем-то абсолютно необходимым, столь легкомысленно и беспечно был вычеркнут из программы. Да и последующая идиллия, бесспорно, разрушилась, точнее — дополнялась реальными деталями, не совпадавшими с моим настроением и грозившими превратить вечер в нечто совершенно иное, чем приятное общение с девушкой, поскольку той вздумалось притворяться или она на самом деле заболела. Я медленно и неохотно спустился по лестнице, купил в цветочной лавке пару цветков, причем постарался выбрать самые дешевые, и что было силы нажал на звонок у двери Ами, чтобы хоть как-то дать выход своей досаде и чтобы потом легче было изобразить услужливую улыбочку, с которой принято навещать больных. Ами отодвинула засов, я открыл дверь и услышал торопливые шаги ее босых ног, удалявшиеся в комнату и затихшие наконец в том месте, где стояла ее кровать. Слегка удивленный таким приемом, я церемонно снял плащ, а когда — Бог знает, по какой причине, — громко крикнул приветствие в темноту комнаты, где, по всей вероятности, и находилась Ами, то услышал словно издалека неясное бормотание, будто она натянула одеяло на голову или уткнулась лицом в подушку: будь добр, пройди сюда. Я на ощупь прошел в совершенно темную комнату, наскочил на столик, который прежде никогда не стоял на этом месте, а где-то у окна, и, наконец, отыскал выключатель. Когда вспыхнул свет, я обнаружил, что стою перед кроватью Ами, а она лежит, повернувшись ко мне, и смотрит на меня испуганными, молящими о пощаде глазами.
