— Что значит: пустой, слушай?.. — вскипел горячий грузин. — Зачем так говоришь? Дружба — великая цель, дружба — мечта, понимаешь? Мечта народов — вот что такое наша дружба!
— Наша? Вот наша с тобой — полностью согласен. У костра да за бутылочкой с шашлыком. Только для всех не хватит ни шашлыка, ни бутылок.
— Зачем говоришь так, слушай? Дружба, это… Как бы сказать?.. Кирпичи будущего — дружба! Вот! Кирпичи будущего!
— Из кирпичей будущего чаще всего тюрьмы строят.
Что и говорить, странным нам поначалу показался новый знакомец. Вроде бы и верно говорил, но всегда — против шерсти. И скулами при этом очень уж хмуро ворочал. Вязко, угрюмо и тяжело. Я не выдержал, спросил негромко:
— Что колючий, как ерш? Язва скулит, что ли?
— Язва, — буркнул в ответ. — Неизлечимая. И лекарств от нее никаких нет. Разве что напиться до беспамятства.
— Сурово. Где подцепил?
— Мне подцепили.
— Да ты хоть у шашлыка не темни, Маркелов. Не хочешь — не говори, твое дело.
— Общее, — сказал. — Общее это наше дело, а отдуваться пришлось в одиночку.
Я очень тогда, помнится, разозлился:
— Все! Поговорили, и — точка. Извини, если что не так, как говорится.
Помолчал он, посопел. Потом спросил вдруг:
— У тебя место рождения имеется?
— Естественно, — говорю.
— Так вот, у меня нет его, места рождения. Это естественно или — как?
— То есть… — я малость оторопел. — То есть как так — нет? Ты же где-то родился?
— Я-то родился, а место… Место исчезло. Как говорится, с концами. И на земле более не числится.
— Что-то ничего я не понимаю. Может, объяснишь по-человечески, без тумана.
— Человеческого там ничего не было. — Маркелов вздохнул. — Какое тебе человеческое в великих замыслах, как изгадить землю, на которой живешь? А первым таким планом…
Он вдруг замолчал, точно прислушиваясь к самому себе. Мы ждали, что он скажет, однако пришлось подтолкнуть:
— Что с первым планом-то, Маркелов?
— Что?.. — он словно очнулся. — Скажи лучше, где центр красоты России?
— Третьяковка, — буркнул Ким.
— Третьяковка — красота писаная. А где была неписаная, о которой песни по всей Руси пели?
— Волга, наверно, — сказал я.
— Вот. — Маркелов зачем-то погрозил мне пальцем. — А красота — опасна, она нас спасти могла, всю Россию спа-сти могла, весь народ. Потому-то и решено было расправиться с ней в первую очередь.
— Как расправиться? — насторожился Кобаладзе. — Скажи, какой смысл вкладываешь?
— Большой. Такой Волгу сделать, чтоб с Марса ее видно было. Затопить к такой-то матери, и вся недолга. И все исчезнет. Все!.. Берега в сосновых борах, заливные луга, хру-стальная вода, перекаты, стерлядь под Нижним Новгородом и вообще вся рыба. Цепь болот от Рыбинска до Волго-града вместо Волги-матушки. Гнилых, неподвижных, все заливших стоячей водой и ничего не давших.
