Девушка перестала шевелиться. Закатив глаза, она лежала под ним бездыханным трупом. Гильгамеш потерял к ней интерес. Он поднялся и плотоядно посмотрел на вторую акробатку. Музыканты оборвали мелодию, побросали свои инструменты и выскочили в коридор. Рабыня остановилась и отступила к стене. Гильгамеш медленно приблизился к ней, словно голодный лев к загнанной косуле. С животным хрипом он прижал акробатку к стене, схватил за край юбки, но вдруг некая сила потянула его обратно, заставив взвыть от бешенства. Он забился в чьих-то неразъёмных объятиях, вперив вожделеющий взгляд в вытаращенные глаза рабыни.
-- Слуги! Воины! - заорал он исступлённо. - Ко мне! Убейте всех в этом доме. Вырежьте им печени, окропите их кровью алтари!..
Ругательства полились из его уст, грязные, непристойные, они извергались словно поток нечистот из помойного корыта. Ему было горько и унизительно ощущать свою беспомощность. Он, внук Солнца, не может получить желаемого в собственном городе! Кто этот дерзкий, что осмелился бросить ему вызов?
-- Богиня готова дать тебе ответ, повелитель, - произнёс ему в ухо спокойный голос, обдавая его нос запахом недоваренного лука.
Этот голос отрезвил его. Гильгамеш сразу обмяк и перестал сопротивляться. Безумие, слепая ярость оставили его, сменившись опустошением. Казалось, будто тяжёлая пелена сползла с его глаз. Он озирался, не узнавая комнаты. Он видел распростёртое тело танцовщицы, лежавшее перед ним с бесстыдно раскинутыми ногами, видел её подругу, вжавшуюся в стену, глотающую частые слёзы, видел храмовых стражников, заглядывающих в дверной проём, но всё это не вязалось у него с реальностью. В остывающем сознании мелькали какие-то образы, голоса, звуки. Гильгамеш медленно опустился на циновку и закрыл глаза руками.
-- Я сейчас выйду к богине, - глухо промолвил он.
В коридоре негромко заговорили чьи-то голоса, затем послышался топот ног. Стражники вынесли беспамятную рабыню, оставив вождя наедине с его мыслями. Гильгамеш хмуро огляделся, полный самых мрачных предчувствий. "Богиня отомстит мне, - подумал он. - Она не простит кощунства". Смежив веки, он зашептал про себя молитву Инанне и медленно упал на спину.
Когда вождь вышел из комнаты, взгляд его был спокоен, брови сомкнуты в резком изгибе.
-- Веди меня к богине, старуха, - сурово приказал он склонившейся привратнице.
Бочком-бочком, словно опасаясь удара в спину, старуха повела его переходами храма. Она то и дело оглядывалась, омерзительно улыбаясь слюнявой беззубой улыбкой, и как будто спрашивала: "Ну что, натешился? Больше не будешь буянить?". Гильгамеш следовал за ней, набухая свирепостью, делая вид, что не замечает этого липкого взгляда.
