Впрочем, отставка фон Папена была недолгой. Он получил от нацистов новый пост и оказал им большие услуги, в частности, в качестве посла в Вене и Анкаре.
Консерваторы и подавно не решились комментировать действия. Министры поблагодарили Гитлера за спасение Германии от революционного хаоса и единодушно приняли закон, единственная статья которого гласила: «Меры, принятые 30 июня, 1 и 2 июля 1934 года, были направлены на подавление попыток совершить предательство и государственную измену и расцениваются как срочные меры национальной обороны». Такова была эпитафия многочисленным жертвам.
Старый маршал Гинденбург был весьма встревожен, когда узнал об убийстве двух генералов рейхсвера, осуществленном столь хладнокровно и расчетливо. Однако армия на это никак не реагировала, а его советники заверяли, что все было совершено оправданно. Он согласился подписать поздравительную телеграмму фюреру, подготовленную самим фюрером: «Изучив полученные отчеты, я убедился, что благодаря вашей решимости и вашей личной храбрости вам удалось задушить в зародыше происки изменников. Я выражаю вам этой телеграммой мою глубокую призна– тельность и искреннюю благодарность. Примите уверения в моих лучших чувствах». Глава президентской канцелярии, государственный секретарь Отто Мейснер взял на себя задачу заставить старого маршала подписать этот текст, чтобы заслужить расположение своих новых хозяев.
Оправданием старику из Нойдека служили его дряхлость и плохое состояние здоровья. А вот Бломберг не был ни стар, ни болен. Но в приказе по армии он одобрил действия нацистов: «Фюрер пошел в наступление и раздавил бунтовщиков с решимостью солдата и образцовой храбростью. Вермахт как единственная вооруженная сила всей нации, оставаясь в стороне от внутренней политической борьбы, свидетельствует ему свою признательность, проявляя преданность и верность».
13 июля Гитлер выступил с большой речью в рейхстаге. От него ждали обстоятельного доклада о путче, о деятельности Рема и его сообщников, о секретных связях Штрассера с фон Шлейхером, о нелегальных контактах с «иностранной державой» (при этом имелась в виду Франция, кое-кто шепотком называл посла Франсуа-Понсе), а он произнес длинную защитительную речь. Единственная попытка объяснения оказалась крайне неудачной, поскольку, говоря о Карле Эрнсте, Гитлер заявил, что тот «остался в Берлине для личного руководства революционными действиями», хотя все отлично знали, что Эрнст был арестован в Бремене в тот момент, когда садился на пароход для увеселительной поездки. Утверждение Гитлера о том, что своими решительными действиями он пресек «национал– большевистскую революцию», было воспринято с холодком. Трудно представить, чтобы такие консерваторы, как фон Бозе и Клаузенер, могли присоединиться к авантюре подобного рода. В заключение он заявил, что «в соответствии с вечным железным законом» выступил как «верховный заступник германского народа». Громкие слова получались у него лучше, чем точные объяснения.
