Елена. Только подальше отъ дома, ради Бога. Все же помните: папа боленъ. (Вздыхаетъ). И по моему – серьезно.
(Коля съ Ник. Ник. выходятъ, Елена по прежнему наигрываетъ на рояли. Нeкоторое время молчаніе).
Елена. Какъ расцвeлъ мой мужъ! Вотъ она, любовь. Онъ посредственность, самый средній человeкъ изъ среднихъ, а глядите: онъ теперь другой.
Тураевъ. Да. Они eдутъ сегодня. По моему совeту. Чуть ли не тайкомъ, въ телeжкe, чтобы не разстраивать никого, Александра Петровича не базпокоить.
Елена. Такъ. Это хорошо.
Тураевъ. Они eдутъ, мы остаемся. (Встаетъ, подходитъ къ ней). Елена Александровна!
Елена. Да.
Тураевъ. Можно вамъ сказать одну вещь?
Елена. Говорите, другъ мой.
Тураевъ. Ну… отвeтьте мнe. Но только такъ ужъ… по совeсти. Вы знаете, что я люблю васъ?
Елена (закрываетъ рояль, опускается лбомъ къ его крышкe). Знаю. (Протягиваетъ ему руку). Милый мой, милый мой! Мнe нечего вамъ сказать.
Тураевъ. Я, вeдь, знаю, вы любите другого. Но вы такъ прекрасны! Я не могу вамъ не сказать этого. Мнe какъ-то жутко съ вами, я все больше молчу, или если говорю, то пустое. Это потому, что если буду говорить вотъ такъ, какъ сейчасъ, то не выдержишь, вeдь.
Елена (сквозь слезы). Боже мой, всe несчастны!
Тураевъ. Значитъ, такъ надо. (Цeлуетъ ей руку). Свeтлая моя заря, чистая заря.
Елена (чуть-чуть улыбается). Ахъ, Тураевъ, развe теперь говорятъ такъ? вы отживающій типъ, сороковые годы.
Тураевъ. Пусть отживающій. Я такъ чувствую.
(Входитъ лакей съ почтой).
Лакей. Газеты-съ, повeстка и заказное.
Елена. Сюда давайте. (Беретъ письмо). А, Энгадинъ. Отъ нашихъ. (Читаетъ про себя).
Тураевъ. Можетъ быть, въ вашей усадьбe, гдe есть масонскія книги, Венера восемнадцатаго вeка, бюстъ Вольтера – все пережитокъ. И лакей этотъ пережитокъ. Ну, и я тоже.
Елена (оживленно). Слушайте! Это письмо отъ Ксеніи. (Читаетъ вслухъ). «Дорогая Елена, я немного безумная, такъ я счастлива. Третьяго дня мы встрeчали утро въ горахъ, у снeговыхъ вершинъ. Было розово, прозрачно, и такъ тихо, что казалось, будто весь міръ внизу, видимый такъ безпредeльно далеко, отошелъ отъ насъ совсeмъ. И когда я вспомнила всeхъ васъ, мнe вдругъ стало такъ больно за васъ, и такъ стыдно за свое счастье. Потомъ мы вернулись и дома я читала Евангеліе. Я думала о жизни, о счастьe, и неожиданно мнe стало казаться, что стыдиться счастья нечего. Не такъ же ли оно священно, Елена, какъ и горе? Ахъ, я хотeла бы видeть сейчасъ тебя, говорить съ тобой: можетъ быть, то, что я написала, неправда, и я стараюсь просто оправдываться?»
