(их много здесь, по недостатку женщин)
не жалко, но и честный обыватель
подвержен страшной хвори. Доктора
в отчаяньи. Девицы женихам
теперь не дарят даже поцелуев,
фривольностям, изменам наступил
конец, мой Яков. Новая чума
обрушилась на бедную Канаду.
Монахини смиренные – и те
не ходят за больными, опасаясь
заразы. Вечерами на санях
по городу провозят скорбный груз,
прохожие шарахаются, ставни
по очереди хлопают… Ах, Яков,
я так мечтал укрыться от скорбей
и рока беспощадного – но всюду
Господь напоминает нам о страшном
суде. И завсегдатай непотребных
портовых заведений, мореход
из Сан-Франциско, Лиссабона или
Архангельска, угрюмо пьёт в таверне
свой горький ром, не соблазняясь боле
корыстными красотками. Вот так,
мой добрый Яков, Божье наказанье
оздоровляет нравы…
До России содомская
едва ли добралась
погибель. Ваш народ многострадальный
приучен к осторожности. А ты,
мой мудрый химик, преданный до страсти
естествоиспытательству, ночами
беззвёздными у вытяжного шкафа
мешаешь белый фосфор с мышьяком,
с толчёной костью, с серным ангидридом,
и ставишь перегонный куб голландский
на масляную баню, наблюдая
за чередой чудесных превращений,
сулящих избавленье от заморской
чумы. Я верю, нищая Россия
сумеет повторить свой древний подвиг,
когда славянский муж в стальной кольчуге
надёжной стал твердыней на пути
безумных скифов…
Добрый мой профессор,
поторопись, а если будешь к лету
в Соединённых Штатах, доберись
до Монреаля, привези и нам
плоды самоотверженной работы,
чтобы смогла на площади Бобровой
воздвигнуть благодарная Канада
твой образ медный, с надписью по-русски
и колбою химической в руке.
