На Первомай пригласила Дина… Связь наша потихоньку затухает, и она теперь завлекает меня интересными знакомствами. Сказала, что будет какой-то растущий и «дико» талантливый актёр с женой. Но мне идти что-то не захотелось…
Около одиннадцати раздался телефонный звонок. Наверно, кто-то из приятелей, подумал я, но в трубке услы-шалось:
— Говорит Крашенникова…
— Которая? У меня их четыре, — ответил я.
На другом конце провода недоумённо замолчали, а потом тот же голос растерянно спросил:
— Разве не вы послали мне открытку?
— Я… Но я не знал вашего отчество, и в справочном мне дали четыре адреса.
— Понимаю… Я только что приехала из командировки. Поэтому не могла позвонить вам раньше. Мне надо вас увидеть. Куда мне приехать и когда? — Голос взволнован и в то же время решителен.
— Ну зачем же вам? Я могу подъехать…
— Сегодня?
— Сегодня, наверное, уже поздновато…
— Нет, не поздно. Если вы можете?
— Вообще-то могу, — согласился я. — Ваше отчество, Лидия…
— Андреевна…
— Ну хорошо, тогда я еду.
Ехать надо было куда-то к чёрту на кулички в Кожухово. Ладно, возьму такси.
По дороге зашёл в магазин. Выработалась какая-то пошлая привычка — идя в гости к женщине, тащить к ней вино. А ведь когда-то, наши деды у самовара, под чаёк вели разговоры о смысле жизни и судьбах русской интеллигенции. С трудом ловлю такси и еду.
В машине раздумываю о предстоящей встрече… Голосок у этой Лидии довольно приятный, но особа, видать, решительная. Такие женщины меня как-то пугают. Сколько ей может быть лет? Вынимаю бумажку из адресного бюро — Лидия Андреевна, 1924 года рождения. Значит, тридцать восемь. Кто же мне дал её телефон? Кто?
Такси несёт меня по иллюминированной Садовой. 3а Крестьянской заставой огней уже меньше, а само Кожухово — это уже сплошная темень. С трудом разыскиваю дом, поднимаюсь на четвёртый этаж, звоню. Дверь открывается сразу, и я мужским, довольно бесцеремонным оценивающим взглядом оглядываю стоящую передо мной женщину, но сразу же мне почему-то становится стыдно за свой взгляд, за то что от меня разит вином, и я отвожу глаза. Во всей фигуре этой женщины была какая-то беззащитность и потерянность. А её серьёзный вопрошающий взгляд сразу отрезвил меня.
— Проходите. Раздевайтесь.
Снимая плащ, вынул из кармана бутылку, уже понимая, что это неудобно, что это ни к чему, но по какой-то проклятой инерции все же вытащил и протянул ей.
— Сегодня же праздник… — промямлил я.
— Понимаю, — сказала, но бутылку поставила на тумбочке в передней.
