Лида, видно, поняв, что я о чём-то задумался, не прерывала мои размышления, а, молча разлила кофе и протянула мнe стаканчик.
Она вроде, действительно всё понимает. С такой женщиной было бы легко. Я всегда боялся, что попадётся такая, которая непременно будет лезть в душу, теребить по пустякам… Потому, верно, и не связал пока ни с кем свою, жизнь. Да нет, не потому… Просто не полюбил никого, пo-настоящему. Слишком долго сидела боль и обида на не дождавшуюся меня во время войны женщину.
— Лида, — неожиданно для себя спросил я. — Неужели за все эти годы вам не хотелось кого-то полюбить?
— Почему вы вдруг спросили об этом? Мне казалось, вы думали совсем о другом.
— Да, о другом… Но, наверное, потребность в любви, большой, настоящей, таится в каждом из нас?
— Даже в вас? — улыбнулась Лида.
— Чёрт возьми, может быть.
— Конечно, хотелось, — ответила она просто. — Но вы знаете, что война не оставила большого выбора женщинам моего поколения. А потом это желание как-то не выходило за рамки очень смутного ощущения…
— Не было объектов? — сморозил я.
— Видимо.
«Прохладны вы, наверное, по темпераменту, миледи, — подумал я, — а то бы нашлись объекты», — но вслух спросил:
— Очень устали?
— Нет, не очень.
Я немного отглотнул из фляги и задымил… Мысли мои вдруг повернулись совсем на другое: а если я сейчас её поцелую? Как она отреагирует? Влепит пощёчину? Нет, наверно… Мне показалось занятным прижаться к нецелованным двадцать лет губам. Хотя что я? Неужто и вправду думаю, что её верность капитану достигла таких границ? Нет, были у неё, наверное, и легкие романы, и связи… Откуда сейчас такие женщины? Нелепость! Чушь! Я придвинулся к Лиде и коснулся ногой её колена. Она сразу поднялась.
— Вы уже отдохнули? — спросил я.
— Да, пойдемте…
— Ну что ж, пойдемте, — вздохнул я.
Просвета в лесу всё не виделось, и мелькнула мысль, что идём, может, мы не по той дороге. И по времени и по пройденным километрам пора бы уже дойти до Усова.
Овсянникова достигал я только в послевоенных снах, но почему-то оно оказывалось не простой русской деревенькой, домишки и сараи которой я видел через овсянниковское поле, а развалинами какого-то города, с фонтаном в центре, заполненным немецкими трупами, и кирпичными зубцами какой-то башни… Всё это из другой были, но почему-то влезало в сны об Овсянникове. И дорога, которой шёл в снах, тоже была другой, не той, какой шёл в сорок втором… Но сны бывали очень яркие, повторялись часто, потому и помню их до сих пор.
