— Оставим грешника наедине с его грехами, — провозгласил он. — Ибо сказал Господь: "И гнев Мой падет на него".
На мгновение придвинувшись, Шелтон подтолкнул меня.
— Пошли отсюда, — прошептал он. — Ракетные выхлопы ядовиты. И бросился бежать, увлекая меня за собой.
Мы не успели добежать до зрителей, когда позади послышался оглушительный рев. Поверху прокатилась волна раскаленного воздуха. Что-то со свистом пронеслось мимо моего уха. Мощный толчок вздыбил землю. Ошеломленный падением, я некоторое время лежал, в ушах звенело, голова кружилась.
Когда, покачиваясь словно пьяный, я поднялся на ноги, зрелище открылось ужасное. Несомненно, все топливные баки "Прометея" взорвались одновременно, и там, где он только что стоял, теперь зияла воронка. Все вокруг было усеяно обломками. Душераздирующие крики раненых, покалеченные тела… я просто не способен описать это.
Слабый стон раздался у самых моих ног. Я взглянул вниз — и в ужасе отшатнулся. Это был Шелтон; затылок его превратился в кровавое месиво.
— Это я, — голос Шелтона был хриплым и почти неслышным, но все равно в нем звучало торжество. — Это я сделал… Я нарушил подачу топливно-окислительного компонента… и когда искра… дошла до ацетилидной смеси… все это проклятое устройство взорвалось. — Он помолчал, отдыхая, но потом заговорил снова, слабея на глазах: — Какой-то обломок, должно быть, зацепил меня… Но я не сожалею о содеянном. Я умираю, зная…
Слова сменились невнятным бормотанием, на лице застыло выражение мученического экстаза. С тем он и умер, и в сердце у меня не нашлось для него осуждения.
И тут я впервые вспомнил о Хармане. На поле появились машины "Скорой помощи" из Манхаттана и Нью-Джерси, одна из них пробиралась сквозь груды деревянных обломков туда, где в ярдах пятидесяти от меня застрял в ветвях деревьев оторвавшийся носовой отсек "Прометея". Как мог, быстро я захромал в ту сторону, но они извлекли Хармана наружу и увезли задолго до того, как я успел туда добраться.
Больше мне здесь делать нечего. Занятая своими смертями и ранами, толпа не способна мыслить, но стоит ей опомниться, стоит загореться жаждой мщения — и я недорого дал бы за собственную жизнь. Я последовал велению своей доблести и спокойно исчез.
Следующая неделя прошла для меня как в лихорадке. Все это время я прятался у знакомого. А Харман отлеживался в госпитале Темпль, хотя отделался лишь синяками и неглубокими порезами — благодаря спасительной группе деревьев, которые смягчили падение кабины "Прометея". Его решили не выпускать оттуда, пока не спадет волна всеобщего негодования.
