Уинстэд приподнял руку.
— Да погодите же, Джон, не волнуйтесь раньше времени. Дайте мне сказать. Я знаю, Институт предпочел бы умыть руки; знаю, что чуть ли не половину средств вы вложили из собственного кармана, но… вам не следует упорствовать.
— Значит, не следует? — насмешливо фыркнул Харман.
— Да послушайте же, Джон! Вы специалист в своей области, зато ничего не понимаете в человеческой природе, а я понимаю. Мир сейчас уже не тот, что был в Безумные Десятилетия, нравится вам это или нет. После сороковых годов произошли глубочайшие изменения.
И он наконец-то перешел к речи, вне всяких сомнений, старательно подготовленной заранее:
— После Первой Мировой войны, как вы знаете, человечество отвернулось от религии, устремясь к освобождению от условностей. Люди озлобились и разочаровались. Элдредж назвал те годы "временами распущенности и греха". Но зато наука процветала — иные утверждают даже, что для нее всегда больше пищи в подобные переходные периоды. С такой точки зрения — это был Золотой Век.
Но вы, разумеется, знакомы с политической и экономической историей тех лет — времен политического хаоса и международной анархии. Самоубийственный, безумный и бездумный период — и он достиг кульминации в годы Второй Мировой войны. И так же, как Первая Мировая предшествовала периоду загнивания, так и Вторая способствовала возврату к религии.
Безумные Десятилетия вспоминаются с отвращением. Человечество больше не могло выносить такого положения и пуще всего боялось возврата к прошлому. Предотвращая такую возможность, люди избрали на грядущие десятилетия иной путь. Побуждения их, как видите, были понятны и похвальны. Все свободы, вся безнравственность, все неприятие условностей были сметены стремлением к нравственной чистоте. Теперь мы живем в Неовикторианскую эпоху и это вполне естественно, ибо человеческая история подобна качанию маятника, и сейчас он движется в сторону религиозности и традиций. Лишь одно уцелело от той поры полувековой давности. Это естественное почтение человеческого разума к науке. Наше общество знает запреты: женщинам возбраняется курить и пользоваться косметикой, позабыты открытые платья и короткие юбки, отношение к разводам неодобрительно. Но на науку ограничения не распространялись — до сих пор.
Тем не менее, науке следует быть поосторожнее, избегая раздражать общественное мнение. Народ очень легко обратить в какую-то веру — и Отис Элдредж в своих выступлениях опасно близко подошел к этому, утверждая, что именно науке мир обязан всеми ужасами Второй Мировой. Он мог бы добавить, что наука опережает культуру, а технология обгоняет социологию, и такой дисбаланс способен привести мир к гибели. Даже я склонен порой думать, что это не так уж далеко от истины.
