Ее они сделали себе в снегу над самым тем подъемом, по которому взлезали на скалу медведи и где была уже протоптана целая тропа их широкими медвежьими лапами.
Пока еще догорала румяная заря на темном горизонте моря, золотя пловучие льды, сидеть было весело; но как только наступили сумерки, с моря потянуло холодом и сыростью, пропала из виду зимовка дальняя, сумерки закутали и море, и горы, — охотники остались совсем одни в этом сыром, холодном полумраке, и стало им так жутко среди этой мертвой тишины, в этом одиночестве, что они готовы были уже бежать домой, если бы только это было теперь возможно.
А, между тем, скрип льдов под берегом, треск лопавшегося от мороза камня, шорох сталкивающихся в море льдов, осыпь снега где-нибудь под скалою так волновали их, так тревожили, что им казалось, будто их уже окружили, идут к ним со всех сторон медведи белые, и не видеть им больше ни дома, ни отца с матерью…
Вслушиваясь в эту тишину, вглядываясь в потемневший снег залива, Тане и брату уже ясно казалось, что вот идут по льду медведи, вот остановились, прислушиваются, вот поднимаются в скалу, — и молодые люди, невольно пугая порой друг друга, схватываются за ружья, готовые бороться за жизнь, замирая от волнения.
Но вот позади них, из-за горы, показался отблеск света; еще немного, — и оттуда выкатилась полная луна и облила все таким серебристым светом, что заиграли лучами снега и льды и стало не так-то уж жутко.
Главное — теперь все хорошо видно: и залив под снегом, и горы с снежными вершинами и мрачными скалами, и темная поверхность застывающей полыньи, с которой поднимается густой белый пар и тянется к берегу, теряясь в морозном воздухе ночи. Теперь они могут видеть все, им совсем не страшно, только холодно, и они уже продрогли.
Но недолго пришлось нашим охотникам поджидать к себе белых гостей.
Где-то недалеко послышались явственно тяжелые шаги. Всмотрелись Таня с братом во льды залива и увидали, что к ним прямо подвигается медленно что-то огромное, белое… Ясно, что шел медведь, и притом, видимо, старый, большой.
Он один. Он часто останавливается на ходу, взлезает на льдину тороса, встает на дыбы и всматривается вперед, словно чувствуя, что там, в засаде, сидят люди. Затем опять идет. Идет медленно, широко размахивая громадной головой, уверенный, видимо, в своей силе, не боясь никого и ничего на свете. Охотники замерли. Таня говорила, что у нее даже волосы зашевелились от страха, когда он подошел к самой скале, остановился, стал всматриваться, потянул мордой воздух и фыркнул.
