Опустив голову, Люси тихо плакала, а он с болью и горечью смотрел на нее.
— Ты не знаешь, что значит жить с ярлыком «белая шваль», Скотт. Семнадцать лет я сносила презрительные взгляды людей. Не могла я допустить, чтобы и Келли прошла через все это.
Он взял ее за подбородок и, приподняв лицо, заглянул ей в глаза.
— Я и подумать о тебе не мог такое, и тебе это известно. Я лишь пытаюсь лучше устроить жизнь тебе, Келли и Лоретте, — сказал Скотт. — Почему же ты не хочешь, чтобы я помог тебе?
— Потому…. Потому что ты делаешь это не из добрых побуждений, — выпалила она.
Он удрученно покачал головой. Что за бессмыслицу она несет?
— О чем ты говоришь? — Скотт не смог скрыть своего недоумения.
— Я не позволю тебе обращаться со мной, как твой отец обращался со своими женщинами. — Заметив его непонимающий взгляд, она добавила: — Ты, конечно, знал о его любовницах.
— Я не был ни глухим, ни слепым, ни полной тупицей, чтобы этого не знать, — ответил он резко. — Но при чем тут мой отец, черт возьми? Я не собираюсь делать тебя своей любовницей, а просто хочу обеспечить нашу дочь. — Неужели ты не понимаешь, что делаешь? Сначала покупаешь шикарный дом Эми, теперь хочешь меня поселить в этом особняке.
Скотт отвернулся и, ударив кулаком по двери, закричал на Люси, отчего она в испуге вздрогнула.
— Черт возьми, Люси, ты что, решила довести меня до сумасшествия меньше чем за неделю?
Она молча смотрела на него, слезы безостановочно текли по ее щекам.
— Но ведь это правда, Скотт. Только из чувства вины ты предлагаешь мне этот дом.
— Проклятие! Почему я должен испытывать чувство вины? — заорал он, и его слова эхом огласили весь дом. — Я был в коме. Я был не в состоянии принимать решения, которые перевернули всю нашу жизнь.
Скотт схватил голову руками, не в силах уяснить, поймет ли он когда-нибудь ее.
— Все верно. Это я уехала, я держалась подальше от этого города пятнадцать лет. Ты тут ни при чем, Скотт. Ты ничем не обязан нам, а потому не надо было выписывать из Джонсонвилла щенка или покупать этот огромный дом.
Скотт как-то сразу весь поник. Он подошел к камину и сел в кресло.
Вид у него был измученный и грустный.
— Хорошо, Люси, — сказал он упавшим голосом. — Твое упрямство невозможно сломить.
При взгляде на поникшую фигуру Скотта, сгорбившегося у камина, у Люси сжалось сердце и словно тяжелый камень лег на душу. Было бы так просто принять его щедрый подарок, но однажды она уже получила подношение и на себе испытала, чего оно стоило.
