Валя: Благодаря этому занятию я тогда по сути и выжила. Помнишь наш спортивный лагерь в Закарпатье? Как голосовали мотоциклистов на дороге, чтобы ехать на приграничную барахолку в ближайшее село или в любимый ресторанчик в винсовхозе? И ведь не боялись останавливать незнакомых! У тебя ведь был поклонник-мадьяр?
Я: Конечно, помню. А у тебя был поклонник, красавчик из команды ватерполистов. А помнишь, как ложились спать прямо в спортивных тапках, чтобы после обхода сразу бежать на свидания?
Ксюнечка: Девчонки, давайте займемся любовью!
Я: Какая-то извращенка вклинилась, да еще с таким нелепым именем. А может и извращенец! Сейчас не поймешь, с кем дело имеешь в этом виртуальном мире. Нынче все такие раскованные! Видела аватаров некоторых представителей нашей научной интеллигенции?
Валя: О, времена, о, нравы! Прикол про тапки что-то не помню. Но мой поклонник мне на самом деле взаимностью не отвечал, так что я была его безответной поклонницей. Кстати, недавно встретила его в самолете, когда летела из Вены в Питер. Все такой же красавец! Не удержалась, и заговорила с ним. Он помнил лагерь, но меня даже не вспомнил. У меня организм хоть и измучен химией, но наружность еще вроде ничего, особенно когда паричок свой, цвета испуганной нимфы, надену. А помнишь нашего любимца публики, балагура и неизменного ведущего КВНов, Яшку?
Я: А как же! Я его потом встретила в «ящике», где он оказался моим коллегой по работе. Он даже немного за мной ухаживал, но его жена активно заявила свои права на него, на вполне законных основаниях. Я намек поняла, но он потом опять в кого-то влюбился и уже всерьез. Потом по мере развития ускорения он что-то совсем сдал, щеки ввалились, поток анекдотов иссяк, и ничего о нем после увольнения из ящика я не слышала от общих знакомых.
Валя послала мне несколько своих произведений — я восхищалась её талантом. Мне было близко все, что она написала. Ведь росли мы в одно и то же время, в одном и том же городе, правда, на разных берегах Невы. В моих глазах подруга была уже поднаторевшим литератором — запросто захаживала в редакцию известного питерского журнала, пила водку с его сотрудниками. Она честно прочитывала мои творения, хотела «хорошего» конца в одном из моих рассказов, даже свой вариант конца предложила. Никогда не жаловалась, как ей было тяжело, но иногда проскальзывала тревога за близких и боль — писала уже, лежа в постели, как Островский, шутила она.
