Вырастив и воспитав племянников, Марья Андреевна до глубокой старости оставалась строгой барыней, сумевшей забрать в свои властные руки не только всю дворню и крестьян, но и самих подопечных, которые, даже достигнув совершеннолетия, весьма опасались её крутого нрава и не выходили из её воли.
Однажды её старший племянник, лихой гусар-кутила времён Бурцева, в один из своих наездов к цыганам в Москву мимоходом выкрал из степенного купеческого дома в Замоскворечье красавицу Катю, спустив девушку на полотенцах из её светёлки к себе в сани.
В строжайшей тайне он поселил её в Теребуже, в верхней комнате одного из флигелей, где жил сам на холостом положении. Не такова, однако, была его тётушка, чтобы не знать того, что делается в её усадьбе. В один прекрасный день она под каким-то предлогом нагрянула в гусарский флигель с визитом. Осмотрев помещение племянника и убранство его комнат, она похвалила его за вкус и порядок, сразу сообразив, что без заботливой женской руки здесь дело не обошлось.
Под предлогом дальнейшего осмотра она поднялась в мезонин флигеля и остановилась перед запертой дверью, где гусар скрывал свою пленницу. На вопрос тётки: «Что здесь такое?» — племянник, смутившись, ответил, что в мезонине свалена старая мебель, а ключ от двери он потерял. Невозмутимая Марья Андреевна приказала дверь взломать, за которой оказались две прекрасно убранные комнаты, в которых к её ногам упала красавица девушка, обливаясь слезами.
Тётушка девицу подняла, приласкала, расспросила, и тут же, не выходя из флигеля, приказала не знавшему, куда девать глаза, гусару готовиться через неделю к свадьбе, на которой была посажёной матерью.
Ставшая так неожиданно, благодаря Марье Андреевне, хозяйкой Теребужа, Катя превратилась в барыню Катерину Ивановну, на много пережившую своего беспутного мужа. Её хорошо помнил маленькой старушкой, одетой во всё белое, мой отец. Вся усадьба звала Екатерину Ивановну за её голубиный нрав и ласку, с которой она относилась к людям, «теребужской радостью». В саду старого дома я сам знавал древнюю липу, посаженную ею и носившую имя «дерева бабушки Кати».
Когда Марья Андреевна скончалась, её, согласно обычаю того времени, положили в гроб, как девушку, с двумя огромными чёрными косами. Много лет спустя, уже на моей памяти, когда в Теребуже был выстроен семейный склеп, куда перенесли с кладбища гробы всех давно умерших предков, среди других могил была разрыта и могила Марии Андреевны. Девушка‑вдова лежала в гробу скелетом, сохранив свои чёрные косы, символ драмы её жизни, которые на сто лет пережили всех свидетелей этой старой семейной истории.
