— Мистер Тотеро! Эй, мистер Тотеро! — Голос его после многих часов молчания звучит надтреснуто и хрипло.
Человек оборачивается. Вид у него еще более странный, чем Кролик ожидал. Издали он похож на большого усталого карлика: большая лысеющая голова, толстая спортивная куртка, толстые обрубки ног в синих брюках они слишком длинные, складка согнулась и зигзагами свисает на башмаки. Кролик замедляет бег, и на последних шагах ему приходит тревожная мысль, не напрасно ли он сюда приехал.
Однако Тотеро произносит именно то, что надо.
— Гарри, — говорит он, — изумительный Гарри Энгстром.
Он протягивает Гарри правую руку, а левой крепко вцепляется ему в предплечье. Кролик вспоминает, что у него всегда была твердая рука. Тотеро стоит и, не отпуская Кролика, мрачно улыбается. Нос у него искривлен, один глаз широко открыт, над вторым опустилось тяжелое веко. С годами лицо его становится все более несимметричным. Лысеет он неравномерно — приглаженные седые и светло-коричневые пряди полосами прикрывают череп.
— Мне нужен ваш совет, — говорит Кролик. — То есть, в сущности, мне нужно где-то выспаться.
Тотеро молчит. Сила его как раз и состоит в этих молчаливых паузах; он усвоил этакий педагогический прием — прежде чем ответить, подольше помолчать, пока слова не станут более весомыми.
— А что у тебя дома? — спрашивает он наконец.
— Дома у меня вроде бы и нет.
— То есть как это нет?
— Там было скверно. Я сбежал. Правда.
Новая пауза. Кролик щурится — его слепит солнечный свет, который отскакивает от асфальта. У него ноет левое ухо. Зубы на левой стороне тоже вот-вот разболятся.
— Не слишком-то разумный поступок, — замечает Тотеро.
— Там была жуткая неразбериха.
— В каком смысле — неразбериха?
— Сам не знаю. Моя жена алкоголичка.
— А ты пытался ей помочь?
— Ну да. Только как?
— Ты с ней пил?
— Нет, сэр, никогда. Я эту дрянь не перевариваю, просто вкуса не терплю, — с готовностью отвечает Кролик: он горд, что не пренебрегал заботой о своем теле и теперь имеет возможность доложить об этом своему бывшему тренеру.
— А может, и стоило бы, — помолчав, замечает Тотеро. — Может, если б ты делил с ней это удовольствие, она сумела бы держать себя в узде.
Кролик, ослепленный солнцем, оцепеневший от усталости, не улавливает смысла сказанного.
— Ты ведь, кажется, женат на Дженис Спрингер? — спрашивает Тотеро.
— Да. Господи, как она глупа. Непроходимо глупа.
— Гарри, это очень жестокие слова. Нельзя так говорить. Ни о какой живой душе.
