До позднего вечера, а зачастую и ночью, горел свет в рабочем кабинете Сталина, подписывающего расстрельные и другие карательные списки.
Неустанно трудились расстрельные команды Феликса Эдмундовича, а позднее — Ягоды, Ежова, Берии. Поток крови залил Россию. На одной Колыме погибли 700 тысяч заключенных, а корабли с рабсилой шли и шли в Ванинский порт. «Будь проклята та Колыма, что названа славной планетой! Сойдешь поневоле с ума, отсюда возврата уж нету…»
Изо всех сил старались угодить Вождю те, кто был ничем, а при нем стал всем. Смерть оборвала злодеяния тирана, и родились стихи: «Морозное и вьюжное прошло. Но падал снег. Не жизни — смерти нужный скончался человек. Наивные, как дети, ушли народы в плач. Впервые на планете оплакан был палач!»
Не вернуть погубленные жизни, не исправить искалеченные жизни, но правду о них рассказать необходимо. Статистика, насколько смогла, подсчитала количество узников ГУЛАГа, в число которых вошел отец героя этой книги Виктор Савельевич Крамаров. Во много раз большим было число членов семей так называемых «врагов народа», своего рода неучтенный семейный ГУЛАГ, где оказался известный артист и мой друг Савелий Викторович Крамаров.
В 1994 году, во время последнего приезда Савелия в Москву, я рассказал ему о том, что в приемной КГБ на Кузнецком Мосту он может ознакомиться с делом своего отца. Лицо Савелия посуровело, холодным блеском загорелись глаза:
— Я обязательно это сделаю.
— За месяц до приезда напиши заявление. Розыск дела занимает немалое время.
— Спасибо. Все сделаю как надо, — заключил Савелий, и я заметил набежавшую на его ресницу слезу. Я знал, что Савелий страшно переживал горестную судьбу отца и узнать что-либо о его жизни было заветной мечтой. Но жизнь Савелия оборвалась раньше, чем он смог воплотить эту мечту. Оставались вдова, дочь, и я решил ради них, ради светлой памяти о своём друге найти дело его отца и рассказать о нем родным, живущим в Америке, и двоюродному брату Виктору — москвичу. Вдова Савелия Наталья Крамарова-Сирадзе прислала мне из Сан-Франциско нотариально заверенную доверенность на ознакомление с делом отца мужа.
Я сижу в приемной КГБ у кабинета работника, которому подавал заявление. Он заметил меня, но прошел мимо в кабинет и закрыл за собою дверь. Прошел час, но дверь не открывалась. Наконец за пятнадцать минут до конца работы приемной работник жестом приглашает меня зайти в кабинет.
— Что у вас?
— Я подавал заявление о розыске дела Виктора Савельевича Крамарова, — говорю я и протягиваю работнику доверенность.
