— Вы опять перестарались. С делом Зальцмана. Звонили из обкома партии!
— Но Зальцман ни в чем не виновен. Дачу построил на свои кровные. Это доказано. Его оправдал суд.
— Оправдал! — сверкнул ненормальным взглядом председатель. — Но опять благодаря вашей защите!
— Я представил суду все документы. В действиях Зальцмана не было ничего преступного.
— Ну и что?! — стукнул рукой по столу председатель, — Зальцман — бывший бундовец! Разве вы этого не знали?!
— Знал, — признался Виктор Савельевич, — с ваших слов. Но разве это влияет на его дело? Не понимаю…
— Черт возьми вашу наивность, Виктор Савельевич! — вспылил председатель. — Вы, еврей-коммунист, рьяно защищали бывшего бундовца. Как еврей еврея. Вы забыли заветы Ленина о недопустимости сепаратизма в пролетарском государстве!
— Я ничего не понимаю, — растерянно произнес Виктор Савельевич. — Есть законы. Я напомнил о них суду. Он со мною согласился. Поэтому Зальцман на свободе.
— Был, — усмехнулся председатель, — а теперь получил десятку, без права переписки, с конфискацией имущества. Он оказался врагом народа!
— Значит, его дачу тоже конфисковали? — поинтересовался Виктор Савельевич.
Председатель заерзал в кресле, потом отодвинулся от стола и коллеги.
— Там уже живет кто-то из начальства ГПУ… Вы понимаете, что происходит? Я вас прощаю. Последний раз. Может случиться так, Виктор Савельевич, что я вам больше не смогу помочь, — неожиданно опустил голову председатель и обхватил ее руками.
Разговор с председателем озадачил и даже испугал Виктора Савельевича. Он медленно шел домой, чтобы успокоиться, зная, что его волнение заметит жена, а он не хотел ее расстраивать. Но овладеть собою полностью ему не удалось.
— Что случилось? — спросила жена, когда он склонился над кроваткой сына.
— Ничего не случилось, Васенька, — через силу улыбнулся муж. — Как чувствует себя наш медвежонок?
— Утром распеленался и даже завизжал от радости, — сказала жена.
— Любит свободу, — задумчиво произнес муж. — Ничего особенного не произошло. Мне сделали замечание, что я защищаю людей, которые этого не заслуживают.
— Что это такое? — удивилась жена.
— Не знаю, — вздохнул Виктор Савельевич, — в институте нас учили совсем другому, защищать даже самого закоренелого преступника, даже самого страшного убийцу. Найти обстоятельства его жизни, смягчающие наказание, а тут… Мне кажется, что переворачивается мир, а упреки в мою сторону не поддаются элементарной логике.
— Может, тебе это только кажется, ты устал, много работаешь, — заметила жена.
