В общем, увлеклась я японской музыкой. И каллиграфия мне тоже вдруг стала очень нравиться. У меня сначала на занятиях у Фукумицу хуже всех получалось, а теперь — лучше всех. Фукумицу сказала, что это с художниками бывает. Движения кисти каллиграфа кардинально отличаются от акварельных, так что всем обычным людям надо этому учиться, а художникам — переучиваться. Вот и выходит такой сбой в программе. Но это супер. Когда рисуешь (пишешь?) иероглифы, впадаешь в такое особое, очень приятное гипнотическое состояние. Кажется, будто это ты — та тушь, которая ложится на бумагу. Соприкосновение и пересечение туши и бумаги, наложение черт, закрученный хвостик росчерка. Это надо пробовать, иначе необъяснимо.
Мне прислали длинное письмо мои друзья-японцы из города Кавагое. Я когда в Японии первый раз была — у них два дня жила. В рамках программы «семейный обмен». Аюко и Канаме тогда только-только поженились. Так с тех пор и общаемся. Вот что написал в письме Канаме: «Прошлой зимой я подобрал брошенную кошку и принес ее домой. Аюко меня чуть не убила — она кошек не любит. И что ты думаешь: не прошло и недели, как они нашли общий язык, мурчали под одеялом и на меня вообще внимания не обращали! А еще через месяц выяснилось, что кошка эта вовсе не брошенная, а соседская. Пришлось отдавать».
«Гостевая семья» нам и тут на полгода положена. Ну, чтобы она иностранца на первых порах развлекала, водила куда-нибудь. Мне тоже назначили такую опекуншу: пожилую тетеньку по фамилии Яги. Записывается ее фамилия иероглифами «8 деревьев». А звучит на слух так же, как и «козел». Смешно всем. Даже японцам. И повела меня моя госпожа Яги на спектакль Но. Спектакль давали под открытым небом в городке Икеда, недалеко от Осаки. Там раньше стоял замок, но он не сохранился. Зато остались укрепленный холм и замковый двор. Там для спектакля построили бутафорию в виде маленького замка, а сцена-веранда выходит на сваях в пруд. Из пруда ирисы торчат, карпы плавают. На небе тучи ходят стаями, но закатное солнце иногда пробивается и освещает место действия косыми оранжевыми лучами. Стульев хватает не всем, поэтому многие Но-фанатичные старички и старушки устраиваются на камнях над прудом. Этакие заядлые лягушки-театралы. Сам спектакль состоит из… В общем, представьте себе в этом антураже нескольких артистов, до такой степени завернутых в разные старинные тряпки, что ходить им тяжело, и вообще внешность у них «шкафная». Некоторые в масках. Движений почти нет: вышел, сел, встал, повернулся, ушел. Руки при этом так растопыривают, как будто из одежды забыли плечики вынуть. Слова произносятся с завываниями, на старояпонском. Зрители его тоже не понимают. Поэтому сюжет (в основном про привидения) описывается в программках, как в опере. Завывания происходят не просто так, а на фоне редких барабанных ударов и непрерывного трио, ритмично испускающего следующие громкие вскрики (цитирую): «О! О! О! Ё-о-О! О! О! О! Ё-о-О! ИК! О! О! О! Ё-о-О! О! О! О! Ё-о-О!» («Кин-дза-дза» не вспомнилась?) Когда стемнело, с двух сторон сцены подпалили дрова в котлах, висящих на треножниках. Получились громадные факелы-костры, они освещали сцену и отражались в пруду, потому что треножники стояли ногами в воде. Очень средневековая картина. А на заднем плане — черное небо. И в него каждые три минуты взлетают здоровенные толстые самолеты с огоньками на крыльях: рядом аэропорт Итами. За спиной — горы и светящийся огромный стремительный треугольник вантового моста. Потом я узнала, что спектакли с кострами называются «огненное Но», они самые престижные и редкие.
