И знаете, что мне отвечает этот тихий, скромный и немного отмороженный молодой человек?
— Какая проблема! У меня тут сакураевских визиток полно, могу тебе вручить, будешь вместо своих раздавать!
— Ты что, одурел?
— А что такого? Их же все равно никто не читает!
Помнится, Сакураи мне как-то сказал, что господин Косида очень ироничный человек. Я еще ему тогда не поверила. И зря.
Времени на треп у меня порядком, поэтому я пытаюсь выяснить у Косиды сложный политический вопрос — он аспирант или проходит мастер-курс (так тут называют конечный и уже не обязательный этап обучения в вузе). В результате узнаю абсолютно сногсшибательную вещь:
— Неа, я не аспирант, я ученик, — говорит мне Косида.
— В смысле?
— В смысле я работаю с сэнсэем, хожу к нему на лекции, учусь два года. Потом сам буду работать на реставрациях Канадзавы (там Сакураи восстанавливает замковый город) — я префектуральный служащий этого города.
— Ну хорошо, но факультет архитектурный ты заканчивал?
— Нет, только старшую школу. Я у сэнсэя не первый такой, он многих научил…
Мне становится плохо. Нет, это надо же! Подмастерье!!! Ни больше ни меньше. Просто Средневековье какое-то.
На завтраке в гостиничном кафе Косида выглядит ужасающе. Надо сказать, что по-настоящему узкоглазых японцев на самом деле практически нет. Это скорее миф. Косида — исключение. Он показательно узкоглаз. Но сегодня утром это вообще кошмар. Глаза у Косиды, кажется, вообще закрыты, он трет их кулаками, чтобы увидеть хоть, что съесть, вздыхает и ежится. И очень заметно становится, что он недавно обгорел на солнце и у него облезла кожа на носу и правой скуле.
— Косида, что это с тобой?
— Ой, это сэнсэй.
— Что сэнсэй? Бил?
— He-а, но, может, лучше бы бил…
Тут мне становится уже просто неимоверно любопытно:
— Так что случилось?
— Он меня вчера до трех ночи выспрашивал, чего я увидел, запомнил, как то да се называется да как тот иероглиф читается. Да что там на реставрациях за вопросы были, да как их решать…
— И часто это с ним?
— Бывает…
Бедный Косида, до трех его мучили, а сейчас еще только полседьмого. То-то он глаз открыть не может. Хорошо все-таки, что я иностранка и никто не решится меня до трех ночи пытать. Беззвучно хихикая, доедаю свой сыр.
Нас привезли в самый большой тайваньский университет в центре страны. «Злой» сэнсэй из Киото будет читать лекцию местным студентам. А нам на разграбление — местные достопримечательности. Тут есть современная католическая церковь — студенческая работа того самого китайского архитектора, который потом построил стеклянную пирамиду Лувра. Студенческая работа, она студенческая работа и есть — маленькая, устремленная вверх конструкция из двух огромных железобетонных плит, упертых друг в друга. Мы похожие на втором курсе выдумывали. И были безумно горды своей новаторской творческой мыслью. Заходим внутрь. Священник-европеец — тощий, коротко стриженный рыжий дядька — сразу бросается ко мне. Я его понимаю, за все пребывание здесь я видела только одно европейское лицо. Свое, в зеркале. А теперь вот еще священницкое. Конечно же, он американец. Живет тут уже около 20 лет. Тоскует. По-китайски говорит с трудом. Церковь красивая, но для работы тяжелая — летом страшно жаркая, зимой холодная, акустики нет никакой, а микрофон на виду прихожанам не нравится, а стенки железобетонные, и спрятать микрофон некуда. Проблема… А так, конечно, церковь красивая, она есть на всех тайваньских открытках. Когда мальчишка-архитектор ее строил, никто не верил, что тяжелые бетонные плиты могут держаться только опираясь друг на друга. И пацан сам стал под ними в тот момент, когда кран эти плиты вставлял. Если бы они не удержались, его бы задавило. Священник упорно общается только со мной, не обращая ни малейшего внимания на сидящего рядом и радостно развесившего уши Сакураи. Когда мы наконец-то выкатываемся из храма Божьего на лужок, Сакураи вздыхает и говорит:
