А потом Маша поехала в Камакуру. Они там с токийской подружкой Леной договорились встретиться. Камакура — одна из древних столиц Японии, и потому там уйма храмов. И море. Но был тайфун — шторм, ветер и дождь. Маша с Леной все равно ходили по храмам — все промокшие, зонтики их поломало безнадежно, но они были довольны. Говорят, что большой камакурский Будда никогда еще не смотрелся так потрясающе, как в одиночестве под тайфуном. Ну вот, залезли они в какой-то горный храм. Лена говорит:
— Ой, Маша, посмотри, какие волны на море!
А Маша без очков глядит в противоположную сторону и, видя там горную гряду, ужасается:
— Ой, и правда, какие волны, как горы!
Мы с Машей давно хотели пересмотреть фильм «Маска», а в видеопрокате тут его почему-то нет. Манас по Интернету полазил и вытащил его для нас. Только, говорит, там язык не английский, а я не знаю какой. Мы, конечно, расстроились. Маша, правда, говорит: а вдруг русский? Нет, оказалось, французский, тоже ничего. Валяемся, смотрим, а Манас урулил куда-то, как всегда. Тут дверь открывается и заглядывает другой индус, низенький такой. Манас его прозывает «чотто сенпай», что значит — «немного старший товарищ». Вот этот «чотто сенпай» смотрит на нас с Машей, удобно расположившихся на манасовской кровати, даже не удивляется (привык уже) и говорит нам: «Я пришел за рисоваркой». (Индусы, а их у нас в общаге пять или шесть, почему-то каждый вечер готовят общий ужин. Может быть, потому, что никто из них местную еду на дух не переносит?) В общем, забрал он рисоварку, а мы фильм досмотрели и стали разглядывать фотографии — ими стены манасовской комнаты заклеены. И стало нам обидно, что Манас там на кухне с индусами трескает их индусское карри и в ус не дует. И взяли мы с Машей и пририсовали усы всем на фотках. И самому Манасу усы, и всем его приятелям усы, и всем учителям. И нам с Машей заодно, для конспирации. Разные усы: и кошачьи, и испанские, и как у Гитлера, и как у таракана. По ходу дела развеселились неимоверно. И ушли тихонько. Потом Манас нам сказал: «Я знаю, что это вы! И не отпирайтесь! Ну и ладно, так даже веселее! Но если бы вы попортили фотографию моего храма, тогда бы вы поняли, какой я злобный!» «Интересно, — говорит Маша, — неужели он думал, что мы и его храму тоже усы пририсуем, а?»
Маша, кстати, собирает коллекцию разных писем и документов, на которых японцы по-всякому перевирают ее фамилию. А фамилия у нее самая обычная — Григорьева. Но не для японского слуха, разумеется. Вот, например, шикарный коллекционный экземпляр — счет за телефон на имя Марии Урибори. А вот абсолютно бесценное извещение о посылке, присланной для Ригорио Марио, испанца, не иначе! А недавно у Маши появился новый преподаватель, очень продвинутый: в Европе стажировался. Стал он делать перекличку, всех по именам называет, не по фамилиям. «Ева Мария есть?» — спрашивает. Все молчат. Он опять: «Ева Мария?» Кто-то ему отвечает: «У нас такой студентки нету». Он: «Как нету? Вот же в списке — двойное имя, я знаю, у европейцев такое бывает: Гуригори Ева Мария». Тут-то счастливая Григорь-Ева Маша
