Вскоре губернатор с чиновником катят, глядят — караульные во фрукт вытянулись. Губернатор осклабился, рукой было к виску потянулся:
— Молодцы, солдатушки!
Да один-то вдруг лошадей под уздцы, Егор это был:
— А проездные платить будет кто?!
Побагровел губернатор, глазищами закрутил:
— Вы что, сучьи дети, приказа не знаете!!!
А Егор ему:
— Как же не знам — со всех проезжающих плату берём, а кто супротив, того бить велено! — И махнул рукой: — Лупи окаянных! Их благородие, господин исправник, нам всё разрешат!
Мужики к коляске кинулись. Губернаторский кучер с перепугу деру в тайгу, а у чиновника с губернатором резвости не хватило, глазом не успели моргнуть, как на землю стащили. Да поняли вовремя — лучше не перечить: чем тумаков получить али вовсе жизни лишиться — что в бумажниках было, все отдали. Отпустили их мужики, те не стали кучера дожидаться, погнали в большое село к исправнику, а как из виду-то скрылись, мужики мундиры скинули, на спящих караульных напялили и по домам скорей разошлись.
А губернатор как прикатил, исправниковы прихвостни и залепетали, что их благородие с её превосходительством на даче вашего превосходительства дожидаются. Губернатор нахмурился, в тайгу везти приказал, там и застал супругу с молодым полюбовником. Хоть племянник, а все же обидно — рогоносцем на всю губерню прославят. Куда подале в глухоманно село решил посадить. А чтоб чиновника ублажить, к вечеру сам караульных взялся допрашивать. Те отрезвели, не поймут, об чём разговор, будто память отшибло. А губернатор к лицам приглядывается и сам не признает никого.
— Кто такие? — стал дознаваться.
И открылось, что арестанты они переодетые.
В другом случае дело замяли бы, однако дознание при столичном чиновнике проходило, потому их обратно в тюрьму, а заодно и исправника под конвоем отправить пришлось.
В народе про то, как арестанты губернатора скараулили, разговоры долго ходили, да многие на нашенских мужиков глазом косили: у Егора и дружков его деньги вдруг немалые появились, а откуда — не сказывали. И купец Настасью за ямщика вскоре отдал. А на свадьбе-то объявил:
— Теперь, мол, спокоен за дочь — с таким ухарем не пропадет!
