Особенность чувствовать социальную ловушку — была в сильной степени развита у Зиновьева, например.
И еще несколько людей с таким вот обостренным чувством разрешенного, а, значит, и неточного пути — я встречал. Это такое специальное чувство социальной опасности и подвоха.
Году в 92-93-м — и это даже с опозданием, умные протрезвели раньше — стало стыдно ругать Советский Союз. Можно было почувствовать, что эта брань открывает двери куда большему злу. И двери злу открыли.
Потом началось время борьбы и противостояния идеалов: цивилизаторов, компрадорской интеллигенции — и патриотов. Очень трудно было не примкнуть вообще ни к кому.
Но либерально-демократическая компрадорская публика была намного противнее: они помогали убивать страну.
В этот последний год — данная публика стала совсем отвратительна — но одновременно случился некий комедийный сбой напряжения. Актер поскользнулся, зал рассмеялся. Произошло сращивание, очевидное скрещение компрадорской интеллигенции с номенклатурой. Интеллигенты вышли замуж за правительственных чиновников, активисты легли в постель к богатым проституткам, династическими адюльтерами скрепили союз капитала и вранья.
Ругать их стало слишком легко.
И тут, как и в случае с критикой сталинизма и партийной советской риторики, вдруг стало неинтересно их бранить.
По-моему, произошло это прямо сейчас — возможно, неделю назад.
Нет, они не изменились — они такие же противные и пустые, как и раньше. Эхо Москвы, Новая, Грани, Латынина-Акунин-Пархоменко-Немцов-Собчак — это все так же равномерно глупо и равномерно пусто. Концептуализм, Деррида, пожилые юноши авангардисты, вся эта пустозвонная болтовня — они всегда будут пустозвонами.
Лучше не станут никогда, фальшивы навсегда.
И тем не менее — вдруг стало неинтересно их ругать.
Как некогда с Советской властью — все ругают, а мне расхотелось. Слишком очевидно.
Это не значит, что я тогда, в 91-м, полюбил Советскую власть — я ее не люблю. Но ругать расхотелось, это несвоевременно. Когда она была сильна — ругал. А что сейчас?
И так же с белоленточным филистерством. Я их бранил, когда пройдохи были в силе, когда цвели и пахли. А что теперь?
Повторяю — лучше они не стали и не станут.
Это пустая, дрянная публика.
Но их время прошло. Не в них дело. И бороться с ними уже не незачем. Их нет.
Идет нечто иное.
Да, это они, филистеры и либералы — спровоцировали приход такого специального нового зла. Но что теперь выяснять. Поздно.
