Нечего удивляться, что на встрече 1944 года у нас не хватало веселья. Собрались в кубрике плавбазы, в полночь прослушали по радио первое исполнение нового государственного гимна. А потом пели и танцевали под аккомпанемент единственной балалайки, на которой по очереди играли моторист Петр Добряк и старший инженер-лейтенант Коломиец.
Стали готовиться в свой первый боевой поход. И опять почувствовали неладное. Слишком много суматохи. Приказания поступали самые противоречивые. Одно и то же переделывали по нескольку раз.
Внезапно приказали дополнительно погрузить двадцать резиновых мешков с дистиллированной водой. Мешки тяжелые, по тридцать килограммов, неудобные для переноски. В спешке один мешок разорвали в рубочном люке, окатив водой оказавшихся внизу матросов. Ледяной душ не на шутку разозлил пострадавших, и они в сердцах пихнули рваный мешок в трюм. Эти резиновые лохмотья в походе еще напомнили нам о своем существовании.
Потом пришел приказ взять с собой два баллона с кислородом "на всякий случай". Их притащили к нам в шестой отсек, положили на палубу возле компрессоров и наспех привязали к станинам.
Так мы суетились до самого последнего часа. Еще до выхода в море все устали так, что еле держались на ногах.
С тревогой приглядывались мы к нашему командиру. Не с руки матросу критиковать командира, но уж очень многое нам в нем стало не нравиться. М. И. Никифоров когда-то убеждал нас, что, как только придем на Север, сразу "вжарим немцу по первое число". А первые же неудачи обескуражили его. Он
[33]
утратил веру и в свои силы, и в силы коллектива, стал груб с подчиненными и почти перестал с ними разговаривать. А хуже всего — начал попивать... И на этот раз выход в море задержался почти на три часа из-за того, что Никифоров был крепко навеселе.
Немного нас ободряло, что обеспечивающим с нами идет опытный подводник командир нашего дивизиона капитан 2 ранга П. И. Егоров.
Стояла полярная ночь. Строго обусловленным фарватером, проложенным через минные заграждения, лодка направилась к выходу в открытое море. Прозвучал длинный ревун — сигнал срочного погружения.
В мирное время на подводных лодках действовало много различных сигналов, в которых даже старослужащие моряки подчас не могли разобраться. Война из всех сигналов оставила один — "Срочное погружение". И оказалось, что других и не нужно.
Как только зазвучит ревун, вся верхняя вахта ныряет вниз. Командир покидает мостик последним и задраивает крышку люка. Старшина трюмных приводит в действие пневматические приводы кингстонов и клапанов вентиляции балластных цистерн. Мотористы останавливают дизели, закрывают их газоотводы, разобщают муфты, соединяющие дизели с линиями гребных валов. Электрики дают полный ход электромоторами. Боцман ставит на погружение рули глубины. Вахтенные по отсекам наблюдают за работой механизмов, состоянием трюмов и магистралей. Все это делается без каких-либо дополнительных команд или сигналов. Каждый знает, что должен делать. Ошибаться нельзя — можно погубить весь корабль.
