На верхнем ярусе фойе три золотисто-алых вымпела «Учись ее умениям», «Не посрами ее меча» и «Храни ее секреты» чудесным образом скрутились, и вместо них появился самодельный плакат в поддержку некой Эмили в избирательной кампании на пост президента студенческого совета.
Букингэм тянула нас наверх. Мимо пронеслась стайка первогодок, верещавших во всю силу своих легких. Я вспомнила, как сама впервые услышала эти сирены. Неудивительно, что девчонки вообразили, будто настал конец света. Букингэм гаркнула:
— Девушки! — заставив всех замолчать. — Следуйте за мадам Дабни. Она отведет вас в конюшни для занятий по выездке. И, леди, — она с укоризной глянула в сторону двух темноволосых близняшек, перепугавшихся больше других, — соблюдайте спокойствие!
С этими словами Букингэм развернулась и припустила по лестнице на второй этаж, где мистер Московиц и мистер Смит пытались закатить в кладовку со швабрами статую Элеоноры Эверетт (выпускницы академии, которая однажды одними зубами обезвредила бомбу в Белом доме). Мы быстро пересекли Исторический зал — там меч Джилиан плавно скользнул в углубление за постаментом, словно Эскалибур, возвращающийся к Владычице озера. Вместо него появился бюст мужчины с огромными ушами — предположительно, первого директора школы.
Вся школа пришла в состояние организованного хаоса. Мы с Бекс переглянулись. Вообще-то нам полагалось сейчас быть внизу, вместе с остальными второкурсницами, и проверять основной уровень, не осталось ли на виду чего-нибудь, выдающего нашу связь с разведкой. Но Букингэм повернулась и прикрикнула:
— Девушки, поторапливайтесь! — Сейчас она походила не столько на добрую пожилую учительницу, которую мы знали, сколько на женщину, отобравшую у фашиста автомат голыми руками во время Второй мировой.
Позади раздался треск и несколько польских ругательств, и я сделала вывод, что статуя Элеоноры, скорее всего, превратилась в груду обломков. В конце коридора возле дверей в свой кабинет стояла моя мама — она была так спокойна и столь непринужденно забрасывала в рот «ММ's», будто ждала меня после тренировки по футболу, и день был абсолютно ничем не примечателен.
Ее длинные роскошные волосы рассыпались по плечам, челка небрежно откинута с безупречно чистого лба. Она клянется, что у меня тоже когда-нибудь будет такой, как только мои гормоны прекратят войну с порами.
Иногда я искренне радуюсь, что девяносто процентов времени мы проводим в этом здании, потому что каждый раз, когда мы выходим куда-нибудь, я вынуждена смотреть, как мужчины пускают слюни при виде моей мамы или спрашивают, не сестры ли мы. Это выводит меня из себя, хотя мне следовало бы гордиться, что кто-то вообще разглядел во мне родство с ней. В общем, моя мама — красотка.
