В детстве Зикею больше всего нравились вечера, когда все дневные работы заканчивались и они с Мателой могли, лежа у пруда, наблюдать, как отец-солнце опускается за возвышающиеся на западе горы. И тогда Зикей затягивал песню, и голос его звучал, как журчание ручья. Он пел песни, которым научила его мать; пел он и другие песни без слов, которые сочинял на ходу. Иногда Матела подтягивал ему, но голос у него был резкий и неприятный, как визг разъяренного шакала, и Матела знал это. Но ему было все равно. Он закрывал глаза и погружался в звуки песен своего друга.
Зикей рос и взрослел, голос его крепчал, и все больше жителей Мапонды приходили послушать, как он поет.
— Зикей, — часто говорили ему мбоко, — ты своим пением даруешь благодать нашей деревне.
Когда мальчикам исполнилось по тринадцать лет, Мусапе начал тревожиться за судьбу Мателы. Если сын в самое ближайшее время не переболеет болезнью закулу, то он никогда не станет его преемником.
Однако Мусапе этого не знал. Матела вдруг начал замечать, что с каждым днем он все лучше постигает премудрости ремесла закулу. Хотя ему еще только предстояло переболеть болезнью закулу, он уже мог придумывать заклинания, которые успешно действовали, мог исцелять от нетяжелых болезней, мог усилием воли моментально превратить запеленатую в кокон куколку в красивую бабочку. Матела никому не говорил об обретенных им талантах. Никому, даже своему лучшему другу. Если раньше он очень осторожно (и, как правило, безуспешно) использовал магическую силу, то теперь все получалось так легко, что это не только удивляло, но и слегка пугало его. Наверняка, знай Мусапе с самого начала о необычайном даре своего сына, он внушил бы ему, какую ответственность это налагает на него. Но этого не случилось.
Вскоре молва о необычайном голосе Зикея распространилась далеко за пределы деревни Мапонда, и множество людей из разных мест приходили его послушать. Иногда его пение сопровождалось барабанами и игрой на мбира, и тогда такие концерты продолжались далеко за полночь. Однажды даже сам Музекива, вождь Зиминдо, явился, чтобы выяснить, правдивы ли слухи об этом необычном голосе. В тот вечер Зикей превзошел самого себя. Ведь пел он не только для вождя, но и для его дочери Вачеке, пришедшей вместе с ним. Она была стройной гибкой девочкой, и ей было примерно столько же лет, сколько Зикею; глаза ее были словно луны в пору затмения, а ее округлые налитые обнаженные груди ясно говорили о том, что девочка превращается в девушку. Ее голову украшал убор из морских раковин, который, должно быть, привезли издалека, а когда она слушала пение Зикея, ее губы едва заметно дрожали, и она опускала голову, стараясь сохранить хладнокровие.
