Глухо рявкали горные пушки, тявкали с обеих сторон минометы, гагахали танковые орудия, трещали без умолку пулеметы и сухо кашляли винтовки. Англичане, укрываясь то в складках местности, то за подбитой бронетехникой, все ближе и ближе подбирались к позициям обороняющихся, а доползшие наконец до поля боя «Матильды» медленно, но уверенно двигались вперед, не обращая внимания на огонь противотанковых ружей и сорокасемимиллиметровки. Двух оставшихся горных орудий эти танки тоже не особо-то опасались, как и единственного уцелевшего к этому времени румынского бронеавтомобиля, периодически выползавшего из укрытия, полосовавшего наступающих короткими очередями и вновь прятавшегося.
Ко всем прочим неприятностям, час назад чем-то перебило телефонный провод, и теперь Ортруд, словно в славные, но очень уж технически слаборазвитые времена Фридриха Великого, вынужден был отправлять сообщения с вестовыми. Некоторые из них возвращались, а некоторым… не везло.
Кудрина Инго берег. Во-первых, дите же еще. На свои пятнадцать с половиной русский недокормыш не выглядел ну никак. Во-вторых, глазастый оказался, черт. Ни одного шевеления со стороны врага не упускал. Но наступил все же такой момент, когда их осталось всего двое, а доставить сообщение надобно было срочно.
— Гейнц, срочно беги к расчету орудия номер два, — приказал Ортруд. — Скажи, их с левого фланга обходят. Два отделения, может больше.
И Генка побежал. Да вот только добраться никак не получалось. Стреляли.
Шумно выдохнув и открыв глаза, Гена выглянул из-за разбитой бронемашины, не целиком, так — одним глазком, проверяя, свободен ли путь, да так и обмер. До цели было метров пятьдесят. Долгих пятьдесят метров. А примерно вдвое ближе, чуть в стороне, но все равно почти что ровно посредине между ним и пушкой залегли, укрывшись за камнями, с десяток английских солдат, явно приготовившихся к атаке.
В книжках, которые Генке приходилось читать, всегда о таком писалось как-то… возвышенно, что ли. «Ледяные лапы страха сжали его сердце…» или «Ужас сковал его члены…», и дальше в том же духе. Сам же Генка скорее мог охарактеризовать свое состояние как «обосраться с перепугу можно». Это, конечно, не так красиво, зато очень точно.
Трясущимися руками он сорвал с пояса гранату и начал отвинчивать колпачок в нижней ее части — капсюль-детонатор был вставлен под чутким присмотром Ортруда еще до первого налета. Колпачок откручиваться не желал ни в какую. Наконец до парня дошло, что он, с перепугу, крутит его не в ту сторону, и снять упрямый колпачок удалось. Из рукоятки выпал белый фарфоровый шарик на шелковом шнурке.
