— Как на него шили, — совершенно искренне ответил Бюндель. Ботинки и впрямь сидели на ноге как влитые.
— С таким глазомером стоило идти в снайпера, — хмыкнул Зюсс, забирая тюк обратно и вываливая из него вещи на стол. — Жаль, что когда я стреляю, опасность грозит кому угодно, кроме врага.
В течение четверти часа Генка стал счастливым обладателем двух комплектов униформы, нескольких — как-то не додумался он посчитать, скольких именно, — комплектов белья, форменного кепи с альпинистскими очками, егерской куртки, ранца, лопаты, ножа, каски, альпенштока, фляги, ремня с портупеей и кучи разной полезной мелочи.
— Ну-с, вроде все, — Зюсс внимательно осмотрел выданное. — Кажется, ничего не забыли. Вот, пускай распишется за получение.
Бюндель подвинул накладную к Генке:
— Подпьисывай, парьень, — сказал он.
— А… что писать-то?
— Как что? Имья и фамилию — Гейнц Гудериан.
Северная Турция, дорога между рекой Кызылырман и городом Чельтек.
15 марта 1940 года, 19 часов 01 минута.
Пара турецких PZL Р.24C сделала левый поворот и направилась на юго-запад, вдоль русла Кызылырмана. Генка проводил аэропланы тоскливым взглядом и, тяжко вздохнув, пробормотал под нос:
Дивлюсь я на небо, та й думку гадаю,
Чому я не сокiл, чому не лiтаю…
[11]— Что? — спросил шедший рядом Курт. — Я не понял.
— Это не по-русски, это по-украински, — отозвался парень. — Стихи.
— Да? И о чем?
— О том, что людям летать хочется, — вздохнул Гена.
— Это правда, — согласился Бюндель. — Я не прочь летать. Или хотя бы ездить, потому что ноги уже отваливаются.
Генка снова вздохнул. Хотя половину сегодняшнего марша он и проделал в телеге, но тоже сильно устал.
Нет, жаловаться на жизнь он не собирался. С чего бы жаловаться-то? Подобрали, выходили, кормят от пуза, одежду, вон, новую дали. Да какую! Ребята из интерната удавились бы от зависти — настоящая военная форма, с всамделишними нашивками и значками, каска военная, ранец, а обувь такая, что ему и не снилась раньше: прочная, удобная и красивая. Ну, сказали, что будет по хозяйству помогать, так он, Генка не барчук какой, нахлебником быть не привык. Ребята в роте веселые, он их уже немного понимает. Подшучивают над ним, конечно, смеются, когда он по-немецки пытается говорить, но все это без злобы, без раздражения. Прям как будто старшие братья. Целая рота старших братьев, ага.
В казарме их и впрямь встретили весело, с хохмочками и улюлюканьем.
— Герр Стетоскоп, вас назначили нянькой?
— У-у-у, братцы, пополнение прибыло. Зверь! Теперь точно англичан и французов разобьем!
