Но он продолжал двигаться. Он продолжал работать клинками. Он продолжал убивать.
Он не мог думать, и в этом было удовольствие. Он не мог думать об Алегни или Империи Незерила, о Дриззте До’Урдене, о том, кем он когда-то был и кем стал сейчас.
Он просто существовал, просто выживал в экстазе битвы, затерянный на краю самой смерти. Его мышцы работали в идеальной гармонии, натренированные вековой практикой. Каждый удар наносился в последний возможный момент, едва поспевая из-за постоянно увеличивающегося количества врагов. В конце концов, даже он не сможет быть достаточно быстр и враги доберутся до него. Чтобы рвать его. Чтобы кусать его. Чтобы убить его? Смогут ли они?
Баррабус Серый был дважды проклят. Годы были не властны над ним, но он ненавидел своё существование.
Он не мог убить себя, из-за этого меча, Клыка, который заполнял его мысли и не позволял этого сделать.
Он пытался – ох, как он пытался! – в первые годы, которые он был связан соглашением с Нетерезами, находясь на службе у Херцго Алегни, но безрезультатно. Он даже придумал хитроумное приспособление, которое бросило бы его на нож, лишив его жизни, но затея не удалась, потому что он плохо закрепил оружие, потому что тот клинок, Клык, обманул его.
Также не имело значение и время его смерти. Из-за этого ужасного меча и могущественного Нетереза, облегчить свою участь благодаря смерти не представлялось возможным. Даже если он делал последний вздох, его жизнь восстанавливалась, его воскрешал ужасный и безжалостный дьявольский клинком.
Поэтому Баррабус Серый бросился в битву, безумную и жестокую битву, и он верил, это было то, что положит долгожданный конец его существованию. Возможно, однажды меч просто устанет от него и даст ему уйти.
Был ли сегодня тот день?
Хотел ли он, чтобы это был тот день?
Вопрос казался смешным, когда он осмотрел свою работу: кучка уничтоженных зомби и несколько большее число нелепо катавшихся по земле, с конечностями, отрубленными или изувеченными настолько, что они не могли держать тварей и отвечать их безумному зову.
Возможно, проклятие было плодом его трусости, думал Барабус. Возможно, он не мог убить себя или позволить себе быть убитым, или даже поставить себя в безвыходное положение, потому что где-то в глубине души и сердца его продолжительные заявления о желании умереть были полностью лживы. А если бы его убивали раз за разом, если бы он показал свою бесполезность в битве, неужели бы Алегни не дал ему уйти?
