— Алло?
Нильс держал в руках телефон; сам не отдавая себе в этом отчет, он набрал номер. Казалось, что его пальцы в это время жили собственной жизнью. Имя в бумагах из папки было обведено в кружок. Томмасо Ди Барбара, и рядом с ним — телефон. Неужели он сам его набрал?
— Алло? — повторил голос.
— Томмасо Ди Барбара? — громко спросил Нильс, подумав о том, что наверняка произносит имя неправильно.
— Si.[26] — Голос был усталым и измученным.
— Niels Bentzon, calling you from Copenhagen Homicide. I have a paper here saying that you were the first officer to…
— Excuse. Parla Italianо?
— No.
— French?[27]
Нильс лихорадочно соображал, на секунду его взгляд пересекся со взглядом секретарши.
— Вы случайно не говорите по-итальянски? Или по-французски?
— Нет. — Она просто сияла, Нильс никогда не видел, чтобы человек был так счастлив своим незнанием иностранных языков. Или дело просто в неожиданном внимании? Торвальдсен направлялся к выходу из своего кабинета.
— Monsieur? Hallo?[28] — сказал голос в трубке.
— Iʼll call you later, mister Barbara. Okay?[29] — Нильс сбросил вызов и поднялся с места.
Торвальдсен стоял в дверях, прощаясь с двумя гостями.
— Не раскрывайте карт, меньше всего нам сейчас нужно, чтобы пресса что-то пронюхала, — сказал он одному из них, кладя руку тому на плечо. — Вы со мной согласны?
— Тут полицейский, просит о короткой встрече, — тихо и нервно сказала секретарша.
— Полиция? — Торвальдсен обернулся и посмотрел на Нильса. — Что-то случилось?
— Нет-нет, все в порядке. — Нильс подошел поближе и протянул ему руку. — Нильс Бентцон, полицейский.
Рукопожатие Торвальдсена было крепким, взгляд — цепким. Он был человеком, привыкшим к тому, что его принимают всерьез.
— Полиция? — повторил он.
Нильс кивнул.
— Я не отниму у вас много времени.
Государственная полиция, Венеция
Записывая номер датского полицейского, Томмасо чувствовал невероятное воодушевление, несмотря на свой новоприобретенный статус «отстранен от служебных обязанностей». Наконец-то — впервые с тех пор, как Томмасо занимается этим делом, хоть кто-то отреагировал. Он закрыл дверь в свой кабинет. Комиссар дал ему остаток дня, чтобы переписать начисто рапорт о вдове стеклодува. Дело было кристально ясным. Чистосердечное признание — она просто не могла больше выносить этого мерзавца.
Окна кабинета Томмасо выходили на канал и железнодорожный вокзал, вдоль стен стояли письменный стол, стул и двухместный диванчик, обитый зеленым кожзаменителем. Кроме того, в кабинете был маленький гардероб, который Томмасо использовал вовсе не для одежды. Он открыл дверцу, будучи совершенно уверен, что сюда-то комиссар не добрался — иначе непременно упомянул бы об этом, объявляя об отстранении. Весь гардероб был обклеен вырезками, относившимися к делу: фотографиями убитых, картами мест происшествий, библейскими цитатами, записками Томмасо. Он услышал шаги и быстро закрыл дверцу, прекрасно зная, что за ним следят.
