Однажды он даже серьёзно поссорился с отцом. Когда тот снова завёл разговор о недостойности изумрудного цвета, он вмешался:
— Но послушай, папа, это их жизнь, и потом, они это себе не сами придумали. Ты извини, но ненавидеть людей только за то, что они изумрудные, — это всё равно, что ненавидеть нас только за то, что у нас тёмные волосы. Они живут, как обычные люди, просто любят не тех и не так, как мы. Те же из них, кто крадёт людей, как украли моего брата, не лучше и не хуже обычных преступников, которые грабят и убивают, и их точно так же надо ловить и наказывать, с этим никто не спорит. Но если человек живёт и никого не трогает, за что его клеймить?
Как ни странно, отец отреагировал довольно спокойно.
— Послушай, Генри, ты сейчас неплохо зарабатываешь и, хочешь того или нет, начинаешь общаться с людьми из более высоких кругов. В их обществе это не считается пороком, а, напротив, бытует мнение, что всё в жизни надо попробовать. Может быть, это и так и испытать действительно надо всё, что можно, но ведь есть ещё и вещи, которые делать нельзя. Может быть, тебе неизвестно, что изумрудных «девочек» раз в пятнадцать меньше, чем «мальчиков», и оттого последние вынуждены искать себе развлечение на стороне. Таким образом, получается, что больше половины изумрудных совершают преступление, причём не просто кражу или мошенничество, а преступление против жизни, чести и достоинства человека. Вот почему я так к ним отношусь. И вот почему сам факт гомосексуализма порочен. И тебе меня не переубедить.
— Но отец, ведь всё же есть люди, которые прекрасно живут без преступления.
— Да, есть. Но я ещё раз тебе говорю, что гомосексуализм сам по себе предусматривает преступление как обязательное условие жизни большей части людей. Поэтому он аморален.
— А не аморальнее ли, будучи по природе своей гомосексуалистом, жениться и заводить детей, не испытывая никаких чувств к своей жене, делать вид, что всё в порядке, жить в фальши?
Так как на это отцу нечего было ответить, они начали ругаться.
Генри не мог не замечать перемену в себе, он пытался анализировать её и пришёл к выводу, что виной всему его сон; что именно он делает его самого немного гомосексуалистом. И справиться с этим он не может. Как ни странно, понимание этого было встречено им спокойно, как непреложный факт, не вызвав таких эмоций, как у отца. Самым трудным было то, что приходилось переживать это самому, без Джона.
Спецназ был непривычно весел. Эрик рассказывал какую-то историю, а остальные покатывались от хохота. Генри облегчённо вздохнул: слава Богу, они в порядке. Его заметили, он улыбнулся и подошёл.
