Публий с начала сражения пробивался на передовую сквозь ряды союзников и галлов. Он достиг врага, когда отец с кучкой бойцов бросился в атаку, чтобы переломить ход боя и настичь ускользающую Викторию. Однако, прежде чем Публий успел присоединиться к этому отряду, консул на его глазах пал, пронзенный врагом. Следом погибли еще трое растерявшихся солдат. Вокруг полководца образовалась пустота, и двое африканцев спрыгнули с коней, чтобы завладеть его телом.
Тут Публий взорвался ярым гневом, какого никто не подозревал в столь, казалось, уравновешенном, рассудительном юноше. Он забыл об осторожности, необходимой в первом бою, когда новобранец ввиду неопытности выступает не столько стяжателем славы, сколько добычей соперника, забыл о своем великом предназначении и рванулся напролом во вражеский строй, разом поставив под удар свои надежды, свое будущее. В следующий миг конь грудью проглотил копье и рухнул. Публий не помнил, что упал с коня, и уже бежал с мечом в руке. Из гущи вражеского строя в него полетели сразу два дротика. По недостатку сноровки он проглядел момент броска и, когда заметил нападение, увернуться от смертоносных снарядов уже не было возможности. В события вмешалась судьба и пронесла дроты мимо: один пролетел за спиною, другой у груди, так что двигайся он медленнее — был бы поражен первым, чуть быстрее — вторым.
Его меч обрушился на голову пунийца, когда тот, склонившись над поверженным Сципионом, уже готов был нечестивою рукою коснуться консула. Брызнула кровь, и африканец тяжело повалился на землю, правда, меч, разрубив кожаный с медными накладками шлем, развернулся плашмя и не столько ранил противника, сколько оглушил его. Другой охотник за добычей шустро отпрянул в сторону. Публий припал к отцу и недоуменно смотрел на торчащее из груди копье, он не мог осознать, как могло столь грубо внедриться нечто чужеродное в дорогое ему тело. Тут подоспели другие римляне, увлеченные вперед воинственным порывом юноши, и отбросили карфагенян на два десятка шагов. Кто-то оказался рядом с Публием и решительно выдернул зловещее копье. Консул судорожно дернулся и застонал. Только теперь сын понял, что отец жив, а также догадался, что пребывает он в бессознательном состоянии, иначе ничто не вырвало бы стон из его груди. Вдвоем с солдатом они обвязали рану лоскутом туники, положили раненого на коня и под прикрытием дружно бившихся за своего полководца нескольких десятков всадников, которые спешились для поддержания строя, организованно двинулись по направлению к своему лагерю. Эта группа как бы стала центром кристаллизации всей армии, и римляне относительно благополучно вышли из боя, а затем отступили на укрепленную позицию.
