Вот когда пригодился бы кнут, да ведь Миргасим бросил его у щенячьей будки, а поднять забыл.
— Держись, ребята! — крикнул Миргасим и побежал наперерез гусям.
Большой гусак крыльями захлопал, залопотал и, тяжело шлёпая красными лапами, ринулся навстречу. Подобно змеиному жалу, торчал из разинутого клюва язык, шея вытянулась, казалось, она росла.
Абдулу-Гани посчастливилось: попалась под ноги кем-то брошенная палка, он поднял её, но гусак даже замахнуться не дал, вцепился клювом в подол рубахи, вырвал клок и полез щипаться. Миргасим бросился выручать приятеля, гусак долбанул и его, прямо в лоб, да так сильно, что мальчик чуть не упал.
Всё же пастушатам, всем четверым вместе, удалось спасти колхозную капусту. Отогнали гусей! Грозно хлопая крыльями, гусак повёл своё стадо на огород Сарана-абзея. И репа тоже, оказывается, гусям по вкусу пришлась, знаменитая крупная, белая, сладкая репа, гордость Сарана-абзея.
— Разве это гуси? — возмущался Миргасим, потирая шишку на лбу. — Оборотни это, злые духи!
Огород Сарана-абзея ребята защищают не так старательно.
— Надо же и гусям где-то пообедать, — решил Фарагат, — я и сам проголодался.
Он вытащил из-за пазухи лепёшки, завёрнутые в клеёнку. У Абдула-Гани в карманах были крутые яйца, у Темирши лук и соль.
А Миргасим что мог в запас взять? Картошку, варенную в кожуре. Да, в этом году два человека из их семьи на войну ушли. Что поделаешь? Мама шлёт и шлёт на адрес полевой почты письма, посылки с печеньем, с маслом. «Не моим, так другим достанется, там все они наши, все свои, — говорит мама. — Дома нам довольно и картошки».
Ребята поделили всю еду поровну, поели.
Гуси тоже наелись и, волоча по траве сытые животы, поплелись вперевалку к реке.
Весною гусята были жёлтые, пушистые, а теперь с виду, пожалуй, не сразу отличишь, где дети, где родители. Все серые, все белые, все большие. Есть и такие, что родителей своих переросли — ноги сильнее, шея длиннее, — а всё же они пока ещё только дети. Старики важно так шагают. Идут и ворчат:
«Га-га-га, левая нога, правая нога! Гу-гу-гу, в ногу, в ног-гу!»
А молодые тонкими голосами щебечут:
«Да-да-да, да-да… И-иду, и-иду, ид-ду…»
— Главного я к реке не пущу, — сказал Абдул-Гани. — Зачем со мной дрался?
Снял с плетня верёвку, размахнулся, и защёлкала верёвка не хуже ремённого бича.
— Не пущу, не пущу! — повторял Абдул-Гани, щёлкая верёвкой.
Гуси пошумели, пошипели, покричали и вдруг распахнули крылья, оторвались от земли, полетели!
