Здесь и моя крестная, Шейла. Ждет, когда я к ней подойду.
– Доброго здоровьица, – говорю ей.
– А ты все растешь и растешь, – отвечает она. – Когда наконец остановишься?
– По-моему, уже остановился.
Каждый считает нужным заметить, что я высок, словно это предмет для гордости. Нет в том моей заслуги – скажем, Шейла сама по себе маленькая.
– Ты – вылитый автопортрет Сальватора Роза, – говорит она. – Привлекательный жгучий брюнет. Имей в виду, это комплимент.
– Да ну? Ладно.
– «Aut tace aut loquere meliora silentio». Либо молчи, либо превзойди молчание словом.
Она цитирует надпись на автопортрете Сальватора Роза. В нашем кругу такие фокусы в почете. Как бы вам понравилось оказаться на полотне старинного мастера? Забавно.
– Ладно, – отвечаю.
– Ну вот, видишь.
Тут уж нечего добавить.
– Ты рад, что у тебя появился маленький братик?
– Аж трепещу. Крестная поводит бровкой.
– Сам-то чем сейчас занимаешься?
– Да так. Всем подряд и ничем конкретно. Смотрит на меня с улыбкой, словно хочет сказать:
я никогда тебе слова поперек не скажу, будь ты хоть распоследним неудачником. Это называется безусловной любовью; взрослые считают, что молодежь в ней очень нуждается. Поверьте мне на слово: нас лучше оставить в покое, а вся эта безусловная ерунда – очередное надувательство. Никто не станет мазать твой бутерброд по доброте душевной, в каждой игре – свои правила. Я буду тебя любить, а ты взамен вырастешь здоровой сбалансированной личностью.
Шейла – ровесница моей матери, недавно ее назначили на какую-то престижную должность: она профессор и станет преподавать историю искусства в каком-то растаком университете. Это считается огромным достижением по жизни, все благоговеют и восхищаются, хотя она маленькая, бездетная и с фигурой как у мужика.
– Вот видишь, – сказала моя мать, когда до нее дошли слухи. – Иногда и хорошие люди прорываются наверх.
– Здорово, – отвечаю. – Повезло Шейле.
– Сынок, она тебя так любит, – говорит мать. – Черкнул бы ей, что ли, пару строк в честь такого случая.
Как только я родился, крестная избрала меня объектом для заботы: я тогда был слишком мал, и мое мнение в расчет не шло. В общем, смысл в том, что, когда она умрет, я унаследую ее деньги. Ничего не хочу сказать, спасибо, что она долгие годы осыпала меня подарками, но это была ее блажь, а не моя.
Причем я не единственный, кто придерживается такого мнения. Мать тоже ведет себя так, словно делает подруге огромное одолжение, разрешая любить своего отпрыска. Скорее всего мамуля и сама не отдает себе в этом отчета. Тут вся сложность в том, что делать карьеру они с Шейлой начинали вместе в Национальной галерее, с самых низов, даже поступили на работу в один год. Теперь наша Шейла – профессор, а мать до сих пор подбирает иллюстрации к книгам из-за того, что сделала перерыв на детей, то есть на нас с Кэт. Впрочем, ни одна из подруг так и не достигла желаемого, и теперь обе с моей помощью собираются наверстать упущенное.
