Я пробуждаюсь. Что-то внутри меня, о чем я даже не догадывался, теперь потягивается, дрожит и развертывает крылья. И как мне ни хотелось под кров, в теплые объятия сна, я бодрствую.
Садовый гном откладывает виолончель и обращается ко мне. Похоже, он со мной здоровается.
– Добрый вечер, – отвечаю по-английски.
Разумеется, такого они не ожидали. У всех удивленные лица: меня пристально рассматривают. Считается, что в свете живого огня внешность выигрывает, но к старческим лицам это правило неприменимо: колеблющееся пламя еще больше углубляет морщины.
– Вы англичанин?
Виолончелист знает мой родной язык.
– Да.
Он поднимает правую руку, словно дает благословение.
– «Быть сегодня в Англии – в этот день апреля! Хорошо проснуться в Англии и увидеть, встав с постели, влажные ветви на вязах и кленах…»*
* Р. Браунинг «Дом – мысли из зарубежья». Пер. С. Я. Маршака.
Очередной поклонник поэзии. Что творится с этой страной? Можно подумать, местных жителей в принудительном порядке заставляют учить наизусть английские стихи.
– Точно, – говорю я.
– Вы гостите в нашей стране?
Не отрицаю. Добрые глаза старика задерживаются на ссадине на моем лице и окровавленном ухе. Гном спрашивает, где я остановился, и я решаю слукавить, чтобы не шокировать почтенных людей.
– В отеле «Бристоль». – И, пока не зашла речь о цели моего пребывания, чего я никак не смогу объяснить, добавляю: – А что вы играли?
– Это Шостакович, – говорит виолончелист. – Восьмой струнный квартет. Он посвящен жертвам войны.
– Очень красиво звучит в вашем исполнении.
– Спасибо, но мы всего лишь любители. Готовимся к музыкальному фестивалю.
– Вот как? Интересно.
Ловлю себя на мысли, что неплохо бы узнать, где именно состоится фестиваль. Случаем, не поблизости от границы?
– Непременно приходите, – кивает виолончелист, окидывая меня любопытным взглядом.
На старике черная водолазка с высоким, плотно облегающим горлом, и кажется, что лысая голова, не наделенная телом, самостоятельно парит в пространстве.
– Боюсь, у меня не остается времени.
– Фестиваль уже завтра. Или вы уезжаете?
– Да. – Приходит в голову, что моей интонации недостает твердости, особенно если я говорю о собственных планах. – По крайней мере надеюсь завтра уехать.
Все четверо на меня как-то странно воззрились, словно подозревая что-то неладное. Потом принялись убирать инструменты и складывать пюпитры, больше ни о чем меня не спрашивая. Я ненадолго привлек их внимание, они узнали все, что хотели знать, больше я их не интересую. Времени у меня минуты три – потом старики задуют свечи и уйдут. Сложность состоит в том, что если я попрошу их о помощи, придется обнаружить свой нелегальный статус. Что, если меня тут же выдадут властям? С какой стати эти люди должны идти на риск ради какого-то чужестранца? И все-таки в лице виолончелиста есть нечто, располагающее к доверию: у него дружелюбный взгляд.
