– Какая ужасная старуха… – прошептала дочь.
– Какая старуха? – мать не поняла, о чем речь.
– Привиделось… Старуха на меня смотрела… Ужасная… Взгляд ужасный…
– Какая старуха? Откуда здесь старухе взяться? Откуда она смотрела? – спросил Овсень, оборачиваясь через плечо и подозревая, что это тоже происки Гунналуга.
– Из треугольников. Словно два горящих треугольника один на другой наложены… И из них старуха смотрела…
– Треугольники? Горящие? – Всеведа даже коня остановила. – Нарисуй на песке… Как они стояли? Как углы располагались?
Голос матери был серьезен и строг как никогда и даже испуган. И Овсень почувствовал необычность голоса жены и тоже Улича придержал. Заряна наклонилась, подняла сломанную ветку и ею нарисовала на песке два наложенных один на другой треугольника. У одного угол смотрел строго вверх, у другого строго вниз.
– Вот так… Только они горели… И старуха в середине… На меня смотрела…
– Девочка моя… – прошептала вдруг Всеведа. – Девочка моя… И что ты сделала?
– Я испугалась, и… Будто бы оттолкнула ее взглядом… И она пропала…
– Ты убила ее? Ты убила ее мыслью?
– Как я могла убить ее?.. Я даже не думала об этом… Я только нечаянно оттолкнула, потому что испугалась. Испугалась и оттолкнула. Как оттолкнула бы руками… И она пропала.
– А треугольники? Продолжали гореть?
– Нет. Они пропали, как только я отвернулась.
– Слава Сварогу… Он не допустил…
Всеведа, кажется, вздохнула с облегчением.
– Что-то случилось? – спросил Овсень.
– Ничего. Едем…
И Всеведа тронула своего коня пятками, словно пытаясь обогнать ведущего лося. Улич привык к тому, что всегда идет первым, не захотел уступать первенство и в этот раз и тоже двинулся вперед без посыла хозяина…
Общаясь с Гунналугом тесно и длительное время, Торольф Одноглазый многократно слышал от колдуна выражение «я чувствую». И, может быть, сам от этого общения приобрел какую-то повышенную чувствительность. Впрочем, у него и у самого, как у человека, постоянно подвергающего свою жизнь риску в бою ли, в долгом ли плавании по штормовому морю, была достаточно обостренная интуиция, которая порой выручала в трудные моменты. Особенно это касалось тех ситуаций, когда уже звенело или готово было зазвенеть оружие. Тогда в Одноглазом просыпались дополнительные силы, и он один мог заменить добрый десяток воинов, не теряя при этом способности управлять всем боем, как это и было положено ярлу. Теперь же Торольф стал часто повторять мысленно слова Гунналуга. И ему уже казалось, что он, в самом деле, начал чувствовать приближающуюся, крадущуюся опасность, неслышимую, как звук кошачьих шагов, и уже занесшую кинжал над его спиной. Это ощущение мешало спать и требовало немедленных конкретных и категоричных действий. Но беда была в том, что Гунналуг, благодаря своим магическим огненным треугольникам, умел узнавать то, что творится вокруг, и потому знал, какие действия следует принимать, и в какое время их принимать, и против кого их принимать следует в первую очередь. А вот Торольф не знал, ломал себе голову, понимая, что промедление может оказаться губительным, и оттого нервничал, оттого вздрагивал, когда слышал на лестнице шаги.
