— Курс валют есть во всех газетах, — сообщил Форстетнер, пожимая плечами.
Владелец виллы вынул блокнот, положил его на колени и погрузился в расчеты.
— Если бы я видел хоть какой-то смысл… — начал Андрасси.
— Нет, нет, нет, — тихо возразил Рамполло. — Нужно понять.
Молча сидевший с надвинутой на глаза шляпой, с руками, лежащими на ручке трости, Форстетнер являл собой настоящий символ насмешки.
— Что ж, — со вздохом произнес владелец виллы не очень уверенным тоном, — получается двести четыре тысячи восемьдесят два франка.
Рамполло с беспокойством посмотрел на Форстетнера. Было очевидно, что эта цифра ничего ему не говорит.
— Короче говоря, тридцать миллионов, — сказал Форстетнер.
Владелец виллы сокрушенно махнул рукой, как бы говоря, что он тут ничего не может поделать, что он не виноват в том, что двести четыре и так далее франков составляют тридцать миллионов лир. Рамполло счел необходимым, хотя бы ради соблюдения ритуала, поговорить о чем-нибудь другом.
— А как идут дела на севере? — задушевным голосом спросил он.
Владелец виллы жил обычно в Риме, но родом был из Удине.
— Лучше, — ответил он.
Собеседники обменялись некоторыми замечаниями. Хозяин виллы вспомнил об убийствах, имевших место в 1945 году. Бедный Рамполло не верил своим ушам.
— Как? Убивать людей? Из-за какой-то политики? Но это же значит, они там у вас дикари! А, сударь?
Он призывал Форстетнера в свидетели. Но старик ответил ему лишь безразличным взглядом.
— Нет, у нас здесь такого случиться не может, — продолжал Рамполло. — Украсть, да, это я еще понимаю. Украсть немного. Ограбить, не причиняя вреда, не избивая. Но чтобы убивать!
И он воскликнул с отчаянием в голосе:
— Разве недостаточно было просто отбирать у них бумажники!
— Э! Бумажники тоже брали, — ответил владелец.
— Но зачем же еще и убивать?
Он был взбудоражен.
— Политика…
— Политика!..
Рамполло с силой пожал плечами, отвернулся на своем стуле, схватив спинку рукой с видом человека, который даже говорить не хочет о таких глупостях.
— Хорошенькая политика! Не правда ли, адвокат?
— Именно, — согласился Андрасси.
Этого лирического отступления оказалось достаточно. Рамполло повернулся к Форстетнеру.
— Ну, так что вы думаете об этой цене, профессор? Что мы скажем?
Почему, профессор? Из-за очков, что ли?
— Так что вы думаете?
Не могло быть и речи, разумеется, о том, чтобы соглашаться. Цена была совершенно абсурдной. Ивонна Сан-Джованни повторяла не раз и на все лады, что эта вилла стоит двенадцать миллионов. «Ни единой лирой больше! Если вы, Форст, заплатите за нее хотя бы тринадцать, я даже смотреть на вас не буду». И она, конечно, могла бы заполучить ее за двенадцать миллионов. Форстетнер смирился с тем, что ему придется заплатить четырнадцать миллионов. И даже уже сказал об этом. А Рамполло написал об этом владельцу виллы. И коль скоро тот не поленился приехать, значит, четырнадцать миллионов показались ему разумной отправной точкой для переговоров. Максимум, на что он может рассчитывать — пятнадцать миллионов. И тем не менее начинает торги с тридцати. Обсуждение является одной из составляющих удовольствия. В предвкушении этого часа он жил годы.
